Справедливость (СИ)

— Это важно лично для меня. Как для лица духовного. Просто, видимо, мне нужно пояснить кое-что, — собираюсь с мыслями. — И знаете, я это понял не сразу. Только после того, как поговорил, выйдя ночью от вас, с «коллегой», муллой.

— Всё интереснее, — искренне загорается любопытством Рома. — Но пока не понятно. Пояснения будут?

— Я изначально видел в ваших действиях злой умысел. Осознанный. — Начинаю пояснение, устраиваясь поудобнее. — Но тут нужно лирическое отступление. В разных религиозно-правовых школах бытует различный подход к оценке людских деяний. Если обобщить, версий ровно две. Первая: судить о человеке нужно по его поступкам. Кстати, насколько знаю, все без исключения мирские суды руководствуются именно этим правилом…

— Ну а вы как хотели? — нейтрально хмыкает Рома. — Миелофона не существует. Мыслей прочесть пока не умеют. А вина должна поддаваться количественной оценке, хотя бы примерно. Последствия деяний (блин, уже говорю, как вы…) оценить можно хоть как-то. А вот последствия целей и замыслов!..

— Что есть миелофон? — уточняю.

— Прибор для чтения мыслей, — отмахивается Рома. — Из фантастики.

— Вы и правы, и не правы, — аккуратно продолжаю беседу, поскольку Рома закончил мысль и вопросительно смотрит на меня. — Несомненно согласен с вами в разрезе такой мирской точки зрения, особенно судебной. Если говорить о мирском суде. Но у нас, — касаюсь креста на груди, — Божий Суд считается приоритетным. И возможности нашего Судии, в Судный День, не ограничиваются возможностями мирского суда. У мусульман вообще на эту тему очень иллюстративная догма: ина амаль бил ният. Судят по намерениям.

— Знаете, я вообще-то атеист, — деликатно обозначает Рома. — Но если в плане обмена мнениями… тем более, делать всё равно нечего… у вашего Судьи (допустим, я с вами согласен!) действительно шире возможности. И те функции, что, как вы говорите, доступны Ему, нам и не снились. Лично я не знаю ни одного человека, способного точно оценить чужие намерения. Особенно с учётом того контингента, с которым общаемся лично мы в розыске, — Рома начинает веселиться от собственных слов. — У них намерения по большей части недекларируемые, и крайне небогоугодные, х-ха…

— О чём и речь. О чём и речь… Но некоторые из слуг Божьих, — снова касаюсь креста, — ничем не отделяя себя от паствы, при определённых усилиях намерения видеть могут. Хотя, это также тема не для декларирования.

— Я о таком не слышал, — скептически прищуривает глаз Рома. — Сколько вашей церкви, две тысячи лет? Мне кажется, за это время что-то бы да просочилось.

— Не буду спорить о том, что Церковь умеет хранить свои тайны, — рефлекторно хмурюсь, — ибо это будет недоказуемо. Хотя, для примера, можно упомянуть вот следующее: известен ли хоть один из годовых бюджетов Ватикана за две тысячи лет? А это всего лишь презренное злато. Есть в Церкви тайны и посерьёзнее… но вы правы, не о том речь. Я хотел извиниться за то, что наши с вами ночные разногласия, как и ваши ночные действия, объяснил себе исключительно вашей преднамеренной злонамеренностью.

Не говорить же, что в его мыслях разобрался далеко не сразу (а моя гордыня — мой собственный грех… который пытаюсь исправить).

— Ну, раз все свои, — Рома, не колеблясь ни секунды, хлопает ладонями по столу. — Небогоугодные намерения имели место. Но я это говорю не для обмена предъявами, а…

—… в рамках шага навстречу. — Продолжаю за него. — Я вижу и ценю, спасибо. Вот я извиняюсь перед вами за то, что подумал так же поначалу.

— А что изменилось? Я действительно был не прав. — Спокойно и отстранённо говорит Рома, глядя перед собой.

— Вы просто не отличаете хорошего от плохого. А добра от зла. И не из-за глупости или ограниченности, боже упаси! — поднимаю ладонь, останавливая его эмоциональные возражения. — Стандарты общества, взрастившего вас и воспитывающего сейчас каждый день, влияют на ваше мировоззрение. На ваш кругозор. На техники принятия вами решений. Говоря иначе, выросшему в волчьем логове сложно во всём вести себя, как человек.

— Мне льстит ваша высокая оценка и сделанные скидки, — расслабляется и смеётся Рома, — но я взрослый человек. И за меня решать не может никто. Кажется, у вас же есть основополагающий тезис о свободе воли?! Разве нет?!

— Да. И нет. Почему классическое дзю-до в девятнадцатом веке оказалось менее эффективным, как прикладная боевая система? — спрашиваю потому, что вижу: он этот вопрос знает отлично. А аналогия слишком хорошая, чтоб ей не воспользоваться.

— Да потому, что в Кодокане, при разработке методик подготовки, исходили из ошибочного постулата, — удивлённо поднимает брови Рома. — «Любой приём удаётся при любых условиях, если ты владеешь им досконально», конец цитаты.

— А в чём ошибка? — улыбаюсь.