Справедливости – всем

– И не собираюсь. Во-первых, я бы этих тварей сам завалил, если б мог. Если бы смог и если бы решился. Таких мразей надо давить. Во-вторых, ты ведь все-таки опер, хотя и не очень опытный. Я наблюдал за тобой три месяца и знаю – ты парень умный, хитрый, круженный, как поросячий хвост! Но при этом по-своему порядочный, по-ментовски порядочный. Есть у тебя понятия о справедливости. Но речь не о справедливости. Речь о том, что ты замел следы так, как это сделал бы опер. То есть ни малейших следов. Почти. Только девка, которая может на тебя показать. Но она в тебя влюблена, ведь так же? Ее режь – только тогда, может быть, скажет. А так – нет. До тех пор, пока влюблена. А других свидетелей нет. Никого! Кстати, алиби на это время у тебя нет, ведь правда же? Нет алиби, уверен. Итак, что мы имеем? Массовые убийства, которые связаны с тобой. И, если ты еще что-то выкинешь, мы уже будем знать, с кого спросить.

– Мы? – неприятно удивился я. – Это кто мы-то?

– Татаринов, например. Игошин. Я. Достаточно?

Честно скажу – мне слишком достаточно. Три опытных, тертых опера считают меня убийцей-Самураем! И как дальше жить?

– Я не понимаю, почему ты именно до меня докопался! Ну не беру я пистолет, и что? Может, я оружие не люблю! Ну да, занимаюсь единоборствами, так это не означает, что я положил кучу народа! Может, я и стрелять-то не умею!

– Врешь. Я все узнал. Ты стрелок, каких мало. И ходишь стрелять в тир! Тебя там видели! Я же тебе сказал – это большая деревня! И все всех видят!

Замолчал. В комнате тишина. За дверью – топочут ноги, ходят люди, голоса что-то бубнят. Нормальная рабочая атмосфера. А у нас тут – звон в ушах от прилива крови и тишина.

– Что ты от меня хочешь, Юра? Чего тебе надо? Ты хочешь, чтобы я сознался в том, чего не совершал? Так не будет этого, и не надейся.

– И не надеюсь. Просто хочу, чтобы ты знал: я знаю. Вот и все.

– Орешек знаний тверд, но расколоть его поможет киножурнал «Хочу все знать»! – вдруг вспомнил виденный очень давно, еще в детстве, журнал перед началом фильма в кинотеатре. Тогда показывали или какие-нибудь политические нудные события, совершенно не интересные любому нормальному ребенку, или вот такой журнал – и тогда это было счастье. Можно сказать, второй фильм за те же деньги! А вот сейчас всплыло в голове. Глупо, конечно…

Больше мы не говорили. На эту тему – не говорили. Я молча закрыл дело, которое просматривал в который уже раз, выписал на листок адрес, по которому жила покойная учительница, снова положил дело в мой личный сейф, закрыл этот стальной ящик, сохранившийся, наверное, с дореволюционных времен, и вышел из кабинета – не прощаясь и не глядя на Семушкина.

За то время, что я стажировался в отделе, мы с ним как-то даже сдружились, хотя настоящей дружбой назвать это было бы сложно. В ментовке не дружат, здесь лишь приятельствуют. Но сейчас и приятелями нас назвать было уже нельзя. Казалось – нас разделила каменная стена. Юра остался на той стороне. Я – здесь.

Когда садился в машину, невольно посмотрел на окна нашего кабинета, выходившие во двор. Зачем – сам не знаю. Но показалось, что оттуда на меня кто-то смотрит.

Уверен, смотрели. Я вообще стал довольно-таки чувствителен на этот счет, что, впрочем, и немудрено – как тот зверь, который всегда готов убить жертву и быть убитым сам. Сазонов мне как-то сказал, что нужно приучать себя – не смотреть на цель-мишень очень долго и пристально. Человек чует взгляд и тут же может насторожиться. А раз насторожился, значит, убить его будет уже труднее.

Хм… интересная мысль возникла! А если Семушкин именно для того мне все это и выложил? Чтобы я был настороже и чтобы меня труднее было убить? Может, он на моей стороне стены, а я этого не понял? Только как узнаешь, не поговорив с ним откровенно? А говорить откровенно нельзя.

На самом деле у них на меня ничего нет. Совсем ничего! А вот если я начну рассказывать, советоваться, то могут найти зацепку. Вполне вероятно, что Юра подослан. Кем? Да тем же Татариновым! Он волчара еще тот!

Кстати, а что я знаю о Татаринове? Узнать бы о нем получше… Может, я как-то сумею его обуздать? Ну не обуздать, так хотя бы смягчить по отношению к себе! И почему я раньше об этом не подумал? А у кого информацию можно найти?

Знаю у кого. Сазонов. И пусть не отнекивается, что не сможет, – соврет! Как так вышло, что комиссия вдруг успокоилась и решила удовольствоваться моей грубой подставой? «Охранники всех убили и друг друга прирезали»! Чушь и бред! Это я уж так, на всякий случай соорудил «замутку», чтобы на какое-то время запутать сыщиков! А оно вон как вышло – некто сверху решил, что дело надо спустить на тормозах. И спустили! Вернее, спустят! Почему? Зачем? Кому это надо?

Ладно, хватит! Интриги интригами, но работать-то надо. В конце концов – я ведь опер и мне нужно искать убийц! А потому через сорок минут я остановил машину у подъезда обычной девятиэтажки, ничем не отличающейся от сотен и тысяч своих собратьев.