Справная Жизнь. Без нужды и болезней

— Ну, в таком случае, вся археология это сплошной грех. Только, Домна Федоровна, вы же медик, и сама знаете: если бы трупы не вскрывали, откуда узнали бы, как человек устроен? Ведь вскрытие производить, значит, мертвого еще как тревожить! Наука вещь жестокая и в чем-то беспринципная. Мне кажется, когда речь идет о познании, разговоры о морали не совсем уместны. В конце концов, живым-то мы, археологи, вреда не приносим, а медицина, например, приносит, и еще как — чего только опыты на свинках, кроликах и прочей живности стоят…

— Вроде бы правильно мыслишь, Дарья, да не совсем. Мир познавать — дело благое, только в том ты ошибаешься, что ученому о морали помнить не след. Нравственный закон, Божьи заповеди всегда надлежит соблюдать. Те гробокопатели ведь не только мирской закон нарушили, они наперекор устройства Божьего пошли. Вот и поплатились.

— Допустим, так. Но ведь сколько археологов живут и здравствуют, несмотря на то, что не один десяток могил в своей жизни разорили.

— А сколько умерло их, ты считала?

Ответить мне было нечего: Домна Федоровна говорила правду. От неизвестных болезней, которыми заражались во время раскопок, погибала примерно четверть исследователей. Тайный страх живет в душе каждого из тех, кто занимается этим делом, отсюда в среде археологов столько суеверий.

— Домна Федоровна, а как же нам предохраниться от заклятья?

— Вот затем я с тобой побеседовать и хотела. Во-первых, пить на раскопках надо не воду, а отвар, что я буду готовить вам каждый день. Во-вторых, никто не должен оставаться в степи после заката. В-третьих, каждый мне сейчас даст одежду, в которой собирается работать. И еще, завтра в степь вместе пойдем, разрешения у мертвых спрашивать. Духи знать должны, что вы пришли к ним не за личной выгодой.

Я собрала у ребят «спецодежду": штаны, футболки и майки, и отдала их знахарке. Она сложила их большой стопкой на столе перед иконами, зажгла по четырем углам стола свечи, наклонилась над одеждой, закрыла глаза и неслышно, одними губами, стала шептать. Что-то происходило в пространстве: свечи трещали, словно дрова в печи и очень быстро сгорали. На место сожженной свечи я должна была ставить новую. За все время, пока Домна Федоровна шептала, сгорели двенадцать свечей, каждая длиной в ладонь. Меж тем весь ритуал продолжался не более получаса. Знахарка перестала шептать, отошла от стола и в изнеможении села на лавку.

— Что с вами, Домна Федоровна? Вид у вас такой, будто вы вагоны разгружали…

— Дюжа тяжело мне, доня. Курган не всех вас к себе подпустит. Ты с ребятами иди смело, а вот девчатам твоим к жальнику и приближаться нельзя.

— Это почему же?

— Жальник из трех могил состоит. Первая, старше всех — то, что ищете вы. Вторая, над ней — человек богатый лежит, с ним две его жены и слуга похоронены. Много украшений на них, лица синей и красной краской разрисованы. Эти украшения взять вам тоже можно. А поверх богача скрыто золото проклятое. Вы не найдете его. Золото охраняют два воина, лежат они друг на друге крест-накрест, а по сторонам кони положены, на части разрезанные. Из-за этих-то воинов и нельзя девушкам вашим туда спускаться. И вообще, лучше рядом не ходить.

— Я не понимаю…

— Воины те ордынские совсем молодыми умерли. И были они холостые к тому же — видать, до похода жениться не успели. У монголов ведь как: муж умирает, жена за ним в могилу идет. Духам их до сих пор нет покоя, ищут они себе жен. У тебя муж есть, а девчата не замужем… Не пускай их на курган, а то быть беде. Сила там большая, вряд ли я с ней совладаю.

— Домна Федоровна, как же я запретить им могу? У них же сейчас учебная практика!

— Ты, доня, только решить должна — пускаешь их туда или нет. А там уж Спас тебе поможет все как надо устроить.

Остаток дня я провела в раздумьях. Как объяснить девочкам, почему им нельзя идти к кургану? Юные, только окончившие первый курс, почти что дети… Я наблюдала, как они с радостным волнением смотрели в сторону дороги, вдыхали горькие степные запахи, осторожно трогали начинающие чернеть виноградные гроздья, боролись с искушением сорвать в хозяйском саду незрелый, розовый с одного боку персик. Удивление, предвкушение, ожидание чуда, а для двоих это чудо может обернуться гибелью. Взять на себя ответственность и объявить услышанное от знахарки суеверием, мракобесием… а ну как окажется правдой, что тогда? Или властью руководителя разрушить чудо, превратив поездку в сплошное разочарование? Честно говоря, я не знала, на что решиться.