Спрячь Ищи Найди Продай

Впрочем, в столице Имагинеры можно было отыскать одного господина, которого эти бесполезные словопрения искренне забавляли. Он был единственным человеком на всем белом свете, который мог ответить на вопрос, где лежит загадочный эскиз и правда ли, что его рисовал самый великий имагинерский художник. Звали этого господина, конечно же, Симон Имис.

Запираться в своем кабинете после просмотра новостей и с наслаждением созерцать эскиз нагой девицы, стало для него обязательным ритуалом перед сном. Если бы в такие минуты кто-нибудь мог случайно увидеть лицо ювелира, то он наверняка бы сразу разглядел на нем искреннее счастье — чувство, которое в других ситуациях ему никак не удавалось испытать. За рисунком больше никто не охотился, и Имис мог не опасаться того, что в его дверь одним прекрасным днем постучатся оперативники и отберут его маленькое сокровище. Так что, может быть, было не так уж и плохо (хотя закон все равно был нарушен), что это произведение оказалось в его руках, раз оно заставило столь материалистичного человека испытать истинное, универсальное счастье, которое заходит за узкие рамки материального мира.

Конечно, всей этой путаницы можно было бы легко избежать, если бы в списке гитлеровцев на месте имени еврейского коллекционера, у которого они отобрали эскиз, не стоял прочерк. По правде говоря, в том, что пунктуальные немцы позволили себе допустить подобную оплошность, не было ничего невероятного — Леонард Эус получил признание имагинерских критиков еще при жизни, но называть его гениальным и платить шестизначные суммы за его работы стали спустя много лет после его кончины. Поэтому то, что гитлеровцы не уничтожили эскиз как «дегенеративный», а сохранили его, уже само по себе было огромной удачей.

Было и еще одно, на первый взгляд незначительное обстоятельство, оказавшееся роковым для нагой девицы, написанной гуашью. Все началось с того, что Адам Гольдштейн, в один из солнечных весенних дней 1910 года посетивший мастерскую Леонарда Эуса, чтобы забрать портрет своей внучки, купил и понравившийся ему рисунок, случайно увиденный на столе художника. Известный фабрикант увез эскиз домой, позднее заказал для него раму и поставил в одну из витрин в рабочем кабинете своего столичного особняка.

В витрине он пролежал целых тридцать лет, при этом Гольдштейн так и не внес его в каталог семейной коллекции, вероятно, забыв это сделать из-за своей постоянной занятости. Тем временем тучи над Европой стремительно сгущались, началась самая масштабная и кровопролитная война в истории, и в 1941 году Имагинеру оккупировали войска Гитлера. Эсесовцы ворвались в дом Адама (он умер всего за год до этого) и вынесли все ценности семьи Гольдштейнов, насчитывавшие несколько тысяч редких экземпляров. Летом 1945 года наследники фабриканта смогли вернуться обратно в свое опустошенное имение, в котором нетронутыми остались только обои на стенах, и начали по крупицам, неимоверными усилиями, восстанавливать утерянную коллекцию.

По иронии судьбы правнук Адама Гольдштейна, Юлиус, слушая каждый день репортажи о безрезультатных поисках неизвестного эскиза, никак не предполагал, что именно он, на правах наследника, является истинным владельцем рисунка (его ведь не было в семейном каталоге), хотя тоже, как и многие, считал, что это всего лишь дешевая газетная сенсация.

Впрочем, вся эта криминальная история, действительно, заметно повысила интерес к творчеству Эуса, но этот интерес, к сожалению, принял довольно искаженную и, в некоторой степени, маргинальную форму. А жизнь и личность великого творца Леонарда Эуса были столь необычными и неоднозначными, что они были достойны отдельного романа.

В нем бы не пришлось описывать бессмысленные споры о том, сколько денег можно было бы заработать на куске картона с изображением нагой девицы (в тот день у Леонарда под рукой не оказалось ничего, кроме завалявшегося куска картона), а описывался бы неизгладимый след, который художник оставил в истории искусства.

Действительно, личность Эуса трудно поддавалась однозначному описанию. Этот человек жил страстями и эмоциями, иногда полностью утопая в них. Но он не мог иначе, потому что без огненных, иногда необузданных чувств, он бы не ощущал себя живым и свободным, а без свободы он был бы неспособен создать свои бессмертные шедевры.

Многие исследователи уделяли особое внимание более пикантным деталям его биографии, точнее — любовным авантюрам, порой совсем пренебрегая его оригинальным творчеством, несмотря на то, что Эус, все-таки, навечно записал свое имя на страницах истории отнюдь не благодаря победам на амурном фронте, а благодаря неповторимым полотнам, вышедшим из-под его кисти. Ведь, согласитесь, не каждому бабнику ставят памятник и пишут о нем в школьных учебниках.

Хотя, если быть до конца откровенными, женщин у Леонарда было вправду несчетное количество. Перед его незаурядностью, загадочностью, глубиной и шармом не могло устоять ни одно женское сердце.