Спрингфилд [СИ]

МАТВЕЙ. 10.45. Удали текст. Он хороший, но нет. Накликаешь.

МАТВЕЙ. 10.45. Универы стали казармой.

АНДРЕЙ. 10.46. Оставлю. Ты преувеличиваешь страхи.

АНДРЕЙ. 10.46. Это моя страница. Там нет ничего такого.

МАТВЕЙ. 10.46. Как знаешь.

МАТВЕЙ. 10.46. Если тебя посадят, я буду сдавать кровь и приносить тебе KFC.

АНДРЕЙ. 10.46. Не болтай.

МАТВЕЙ. 10.46. Лан. Не думай что я трус.

МАТВЕЙ. 10.46. Я просто реально переживаю.

ГЛАВА 4

Мать наказала мне приезжать каждые свободные дни в Тольятти и продавать наше имущество. Таких дней было много, потому что учеба почти закончилась. Мэт тоже много времени проводил в Тольятти, потому что так нам было дешевле.

Лишь однажды Матвей пригласил меня к себе домой. Я сказал, что принесу ему книжку Нила Геймана и сказал, что он очень классный автор и должен ему понравиться.

— Хорошо, — сказал Матвей, — а я покажу тебе сковородку из чайника.

Он разобрал электрический чайник, который треснул и протекал, присоединил ручку с выключателем ко дну, и по нажатию кнопки «сковородка» начинала нагреваться. Я попробовал пожарить на ней яйцо, но оно сгорело за десять секунд. Матвей расстроился и сказал, что как всегда сделал бесполезную хрень, а я удивился тому, как он вообще до этого додумался. Мне снова захотелось сделать что-то прикольное. Я увидел отрезанный верх железного чайника с открытой верхней крышкой, поставил его на голову Матвея, как корону, и, поддерживая обрезку рукой, сказал:

— Это корона. Мэт, нарекаю тебя королем Калифорнии, долины Чероки и административного округа города Тольятти.

— Блин, режет.

Чайник упал с головы, Мэт потёр лоб.

— Колючка-ебучка, — сказал он.

— Почему ты меня не зовешь? — спросил я его.

— Мне стыдно, — ответил он. — Я никогда не водил друзей домой.

Родители Матвея раньше работали инженерами на Автовазе, но несколько лет назад отца сократили, а мать перевели на полставки. Я представил, как она приходит с работы в обед, готовит простую русскую еду, потом садится в аккуратно подобранной одежде на белый обсыпавшийся диван из перламутрового кожзама, отдыхает полчасика, смотрит «Великолепный век», представляет себя царицей Хюррем, наслаждается шелком, золотом, красотой далёкой империи, а потом уходит на вторую работу в ночной магазин. И как отец сидит на маленькой кухне, пьёт и тоже смотрит свой маленький телевизор. У мамы золото, а у папы очередная война и все против нас. Смотрит и злится. Пьет и ругает Америку. Представляет себя сильной рукой. Питается водкой и злостью. Наливает богу войну. Он одерживает очередную победу и ищет вторую бутылку. Матвей сидит в своей комнате и забивает звуки войны меланхоличными инди-рокерам, сочиненными где-то в Америке на тёплых равнинах среднего запада. И каждый живет в своей сочиненной стране.

— Я надеюсь, он не вернется пока, — сказал Матвей.

Но отец все же вернулся. Пришёл и стало тесно. Я удивился тому, как они с Матвеем похожи: глаза, брови, нос. Но Матвей высокий и концентрированный, а отец почти лысый, с раздутым животом и тонкими руками. Отец пахнет скисшим потом и алкашкой, а Матвей опрятен, как люди в рекламе Ikea. Кожа отца будто вывернутая наизнанку, она темная, как его больное мясо, покрытая капиллярами, как та ненавистная Матвеем куртка покрыта трещинами и загибами. А Матвей розовый и на нем нет загибов — только розовые прыщи на розовой коже. Но он все ещё надевает эту старую коричневую отцовскую кожу, чтобы спасаться от острого холода наших мест, потому что другой нет. И ненавидит ее. Когда отец зашел на кухню, Матвей сразу встал передо мной, будто готовясь защищать. Отец подошёл к столу и без стакана выпил из чайника воды.

— Не пей из чайника, — сказал Матвей.

— Заебал меня, — прошептал он. — Добрый день, — сказал он мне неожиданно интеллигентно.

Я протянул руку. Отец слишком крепко пожал ее. Держал и не отпускал. Когда я попытался убрать руку, он сжал ее еще сильнее и внимательно посмотрел мне в глаза, будто пытался что-то разгадать.

— Иди в комнату, — сказал Матвей отцу.

— Друг. Да? Дружок, — сказал мне отец Матвея. — Вот если че, тебя первым уебут.

— Пап, съебись нахуй!

Матвей стал выталкивать отца с кухни и тот протащил меня за собой на полметра, потом закрыл дверь и выключил сковородку из розетки. Отец вываливался в коридор и вытирал правую руку об штанину. Матвей включил воду и стал мыть руки средством для посуды.

— Пойдем погуляем, — сказал он.

— Ага.

— Вымой руку тоже, — сказал он. — Он по помойкам лазит.

Я послушался и подставил ладони, чтобы Мэт выдавил мне средство для посуды.