Спрингфилд (СИ)

Уже ночью Матвей хочет трахаться, а я нет. После пива он ласковый, а я хочу пообщаться. Он говорит, что от меня воняет куревом и идет дрочить в туалет. Я чувствую себя виноватым. Потом он приходит со стояком и мы трахаемся. Потом я ложусь на него сверху, когда он ложится на живот и говорит, что ему нравится вес мужика, а потом, что ему душно.

Из коридора я смотрю на кухню. Холодильник почти разморозился. Мне надо выжать тряпки. Матвей падает на матрас и пропитывает его потом. Я выжимаю тряпки и думаю о работе. Я готовлю хот-доги в маленьком кафе на фудкорте «Меги» и мне стыдно, когда меня видят знакомые. Я работаю на этой работе, потому что в Кошелеве другой нет и я могу ходить на неё пешком, а до города полтора часа с пересадками.

Мои коллеги — Галя, Хохол и тезка Андрюха. Галя приехала из деревни и я зову ее Галя-биомасса, потому что она очень злая и большая. У нее добрый парень, он ее любит, а она его нет и мечтает стать моделью в свои двадцать три. Она показывает мне фотографии и просит сказать, что похожа на Милу Йовович. Мы ровесники и оба мечтаем. И она тоже снимают квартиру в «Кошелеве».

Андрюху я называю Зэ-Ка, потому что у него есть судимость за вымогательство. Он широкий и лысый, добрый и всему меня научил по работе.

Хохла я зову Хохлом. Ему девятнадцать и он приехал с Донбасса беженцем, как и многие тут — им дали квартиры от государства. У Хохла красивая балтийская фамилия Куприс, но он, конечно, не знает ничего про Балтийское море, дюны, янтарь или старую Ригу, и даже про своего отца, а Балтика для него — это пиво. Он мечтает стать бандитом и «пиздит чурок». Когда я сказал ему, что он за это сядет, он сказал, что «для карьеры надо». Я сказал, что это здорово — думать о будущем.

А еще у нас была цыганка Роза. Она живет большой семьей в двухкомнатной квартире в старом Кошелеве и на работе все ее боятся.

У нас есть соседка тетя Оля, которая все про всех знает, и про нас она знает тоже. Она похожа на киллера и у неё нет банковской карты и телефона. Я узнал об этом, когда она пришла уговаривать нас скинуться на домофон. Я думаю, она секретная разработка отдела робототехники ЦРУ и умеет стрелять сиськами.

А еще есть сосед Паша. Он живет вместе с другом и женой в такой же однокомнатной квартире прямо над нами. У них есть собака и он ее бьет, а она дико ревет и скулит. Паша с женой очень громко трахаются и я смеюсь, что на самом деле у них инцест и шведская семья.

Однажды во время вечеринки пьяный и злой Паша пришел бить нам морду за то что шумим. Матвей стукнул его и сказал «нехуй портить праздник», и Паша больше не приходил. Может, он даже не помнит, что приходил и был какой-то праздник.

Это было на Old faggot party. Я придумал, что в каждом человеке живет Олдфеггот — старый противный педик, худшее в нас. И мы должны с ним распрощаться. Каждый должен был сделать куклу вуду, подумать обо всем противном, что в себе есть, и сжечь в мангале. Мы с Матвеем делали наших кукол из одной вонючей половой тряпки, но они получились милыми и нам стало жаль их сжигать. Мы назвали их Пинки и Адольф. Пинки — потому что волосы из розовых ниток, а Адольф — потому что похож на извращенца. Мы надели на Адольфа фату, черные трусы на Пинки, посадили их на полку в кухонном шкафу и решили, что они будут играть в этом шкафу вечную свадьбу. Они точно пара, потому что сшиты из одной половой тряпки.

Мать звонила и говорила, что пытается продать квартиру — нет покупателей, из города все уезжают, а если и есть, то за неё предлагают меньше, чем когда ее покупали десять лет назад.

Наша с Мэтом квартира полностью белая: белый кафель, белые потолки и белые стены, от которых сильно пахнет водоэмульсионкой. Стену у матраса мы покрасили в черный и хотели, чтобы на ней можно было писать мелом, но так не получилось. На ней много пятен спермы, которые не отмываются. На той же стене висят постеры с Бивисом и Баттхедом, I want to believe, а на кухне — плакат с индейцем чероки с винтажной рекламы California and Southern Arizona. На окне жилой комнаты вместо штор висит американский флаг.

Раз в неделю мы с Мэтом устраиваем вечеринки. Дикие, как в последний раз. Матвей их сам предлагает. И каждый раз наутро я блюю, а Мэт бегает. Когда Матвей пьет, в нем просыпается поэт. Он ведет всех ночью на баскетбольную площадку, включает на переносной колонке калифорнийский панк-рок девяностых и ретровейв, и мы играем на раздевания, но в итоге голыми оказываются все. И нам никогда не бывает из-за этого стыдно, потому что в Спрингфилде все можно. И если мы веселимся только вдвоем, потом мы ложимся на прорезиненное покрытие баскетбольного поля, смотрим на небо сквозь яркий фонарь, курим и представляем, что звезды — это инопланетные корабли с Нибиру и мы с ними телепатически воюем, а они пытаются нас похитить. Иногда Матвей курит — это от стресса. Мы целуемся и мне с ним не страшно, как и всегда. А утром он становится угрюмым программистом-анальником, надевает очки, бегает и едет в Ашан.