Спроси у пыли

Итак, что я должен сделать? Запрокинуть голову и заплетающимся перепуганным языком бормотать о прощении? Или обнажить грудь и колотить по ней, как по барабану, в надежде снискать внимание Христа? Или разум-нее все же оправдывать себя и идти дальше? И впереди ждет меня смятение и наступит голод; грянет одиночество, и лишь слезы, словно крохотные птицы, будут опылять влагой мои иссохшие губы. Но за всем этим придет утешение, прекрасное, как любовь девушки из древности. И будет смех, сдержанный смех, и тишина в ожидании заката, и легкий трепет ночи, такой нежный, как щедрый и горький поцелуй смерти. Ночь, мягкая и душистая, как оливковое масло с берегов моего моря, заполонит мои чувства былыми вождями, которых я предал в мечтательной порывистости своей юности. Но я буду прощен за это и за все остальное: за Веру Ривкен, за то, что дремлют во мне крылья, подаренные Вольтером, за глухоту и слепоту к песням и полетам этого пленительного духа, за все это будет мне прощение, когда я вернусь к моему родному морю.

Я поднялся и побрел по направлению к тротуару, утопая и увязая в песке. Вечер был в полном разгаре, и дерзко-красный шар солнца опускался за море. Чувствовалось что-то особенное в дыхании неба — странное и напряженное. Южная часть побережья кишела от охотившихся чаек. Я приостановился, чтобы высыпать из ботинок набившийся песок и, балансируя на одной ноге, потянулся к каменной скамье.

Неожиданно поднялся гул, затем раздался грохот.

Скамейка ускользнула от меня и провалилась в песок. Я посмотрел в сторону Лонг-Бич — высотные здания раскачивались, как деревья на ветру. Песок подо мной стал уплывать. Я зашатался, но сумел отыскать точку опоры. И тут все повторилось.

Это было землетрясение.

Послышались крики. Поднялась пыль. Гул и грохот разрушений. Я завертелся на месте, как волчок. Это все из-за меня. Моя работа. Я замер с открытым ртом, озираясь вокруг себя, потрясенный и обезумевший. Повинуясь какому-то бессознательному импульсу, я бросился к морю, но, сделав несколько прыжков, повернулся и побежал обратно.

Это сделал ты, Артуро. Это гнев Божий. Все из-за тебя, Бандини. Гул нарастал. Море и суша вздымались, как кипящее масло. Отовсюду доносился грохот рушившихся конструкций. Я слышал крики и вой сирен. Люди покидали свои жилища. Поднимались огромные клубы пыли.

Это сотворил ты, Артуро. Там, в комнате, на кровати.

Стали падать фонарные столбы. Здания трескались и разваливались, как печенье. Крики, вопли мужчин, женский визг. Сотни людей спешили покинуть свои дома, подальше от опасности. На тротуаре лежала женщина и билась в истерике. Плакал мальчишка. Летели вниз стекла и разбивались вдребезги. Звон пожарных колоколов. Сирены. Клаксоны. Безумие.

Сильнейший толчок и затем вибрация. Глубоко под землей непрекращающийся гул. Рушились трубы и распадались на кирпичики, пелена серой пыли заволакивала все вокруг. Люди выбегали на пустыри подальше от построек.

Я поспешил на один из таких пустырей. Бледные лица, плачущая старуха. Двое мужчин пронесли безжизненное тело. Старая собака ползла на животе, ее перебитые задние ноги волочились. В сарае на самом краю пустыря под окровавленными простынями — трупы. Машина скорой помощи. Смеющиеся школьницы. Я смотрю вдоль улицы — фасады домов обвалились. Со стен свисали складывающиеся кровати. Из развороченных душевых торчали ванны. Тротуары и проезжая часть были завалены обломками. Мужчины кричали, давая друг другу указания. С каждым толчком обломков становилось все больше. Люди отступали, пережидали опасность и снова бросались на завалы.

Я направился к сараю, земля дрожала под ногами. Открыв дверь, я чуть не потерял сознание. Внутри в ряд лежали трупы, трупы, накрытые простынями, кровь просачивалась сквозь простыни. Кровь и смерть. Я отшатнулся и сел. Земля сотрясалась, толчок за толчком.

А где Вера Ривкен? Я поднялся и пошел к ее дому.

Улицу патрулировали морские пехотинцы, вооруженные штык-ножами. Я увидел издали дом, в котором жила Вера. Все перекрытия рухнули, остались только стены. На одной из них, как распятый на кресте человек, висела кровать. Я вернулся на пустырь. Там уже развели костер. Лица сидящих вокруг костра раскраснелись от жаркого пламени. Я стал всматриваться в них, но знакомых не находил. Среди них не было Веры Ривкен. Несколько пожилых мужиков образовали небольшой круг и тихо переговаривались. Один высокий с бородой уверял, что это конец света, который он предсказал еще неделю назад. Вдруг в их компанию вклинилась женщина с растрепанными и перепачканными волосами. «Чарли погиб!» — выкрикнула она. И запричитала: «Бедный Чарли умер! Мы не должны были идти! Я говорила ему, что нам не надо идти!» Один из стариков схватил ее за плечи и развернул к себе лицом.

— Чего ты городишь? — закричал он.

Женщина потеряла сознание и повисла на его руках.