Спроси у пыли

Она отчаянно взвыла, ухватилась за блузку обеими руками и одним движением сорвала ее.

Когда же она начала снимать комбинацию, я отвернулся и отошел к окну. Я понял, что Вера собирается показать мне что-то отвратительное. И она засмеялась, она визжала и тыкала пальцем мне в лицо, да, в мою озадаченную физиономию.

— Ага! Струсил! Вот так-то вот! Вот то-то же!

Я понял, что должен пройти через это и повернулся. На ней оставались лишь туфли и чулки. И я увидел предмет ее терзаний — ее боль. Это было родимое пятно или что-то в этом роде, прямо на бедре. На этом месте не было плоти, словно бы она выгорела, ссохлась, сморщилась и отмерла. Я подтянул отвисшую челюсть и проговорил:

— Вот это? И это все? Да это же безделица, сущий пустяк…

Но слова как-то ускользали от меня, и я должен был выталкивать их с бешенной скоростью, иначе бы они вовсе не звучали.

— Нелепица какая-то, — тараторил я. — Если честно, я и заметил-то еле-еле. Вы красивая! Вы восхитительная!

Все еще не веря моим словам, она с любопытством осмотрела себя и затем снова перевела взгляд на меня. Я старался смотреть ей прямо в лицо, вдыхал сладковатый, насыщенный запах чужого присутствия и, чувствуя приливы тошноты, снова заговорил о том, насколько она неотразима, что мир просто меркнет перед ее красотой, созерцание которой сравнимо с редкими мгновениями наслаждения при виде юной девушки, невинного ребенка…

Вера залилась краской смущения, подхватила свою комбинацию и надела ее через голову, испустив при этом стон какого-то странного удовлетворения.

В мгновение ока она преобразилась, превратившись в совершенно счастливое и кроткое существо. Я рассмеялся, теперь слова вылетали из меня сами собой, я нес ей о ее привлекательной кротости и дальше в том же духе. Но я чувствовал, что внутри меня что-то творится, давай быстрее, Артуро, говорил я себе, заканчивай, потому что, похоже, тебе срочно нужно выйти. Я закруглился и сообщил ей, что должен отлучиться на минутку в холл, а она может пока спокойно одеться. Она прикрылась и проводила меня взглядом глаз, плавающих в океане восхищения. Я выскочил из комнаты, добежал до пожарной лестницы и дал волю чувствам. Я рыдал и не в силах был остановиться, потому что Бог оказался грязным пройдохой, презренным вонючкой, сотворив с этой женщиной такую подлость. Спустись со своих небес, Боже, иди сюда к нам вниз, и я ткну тебя рожей в этот город Лос-Анджелес, ты, жалкий шутник, нет тебе прощения. Если бы не ты, эта женщина не была бы так уродлива, и мир тоже, если бы не ты, то я бы поимел Камиллу Лопес там, на пляже, но нет! Это все твои штучки-дрючки: смотри, что ты сделал с этой женщиной, посмотри, во что превратил любовь Артуро Бандини к Камиле Лопес. И тут моя личная трагедия заслонила горе несчастной женщины, и я забыл про нее.

Когда я наконец вернулся в свою комнату, Вера была уже одета и причесывалась у зеркала. Порванная блузка торчала из кармана ее жакета. Выглядела она очень изнуренной, но все еще светилась счастьем. Я сказал, что провожу ее до депо и посажу на поезд до Лонг-Бич. Но она отказалась и написала свой адрес на клочке бумаги.

— Однажды ты приедешь в Лонг-Бич, — сказала она. — Мне придется ждать долго, но ты приедешь.

Мы попрощались, она протянула мне руку, такую теплую, живую.

— До свидания, береги себя.

— До свидания, Вера.

Но после ее ухода долгожданного уединения не наступило, от ее специфического запаха не было спасения. Я лег на кровать, но даже Камилла, которую олицетворял шотландский берет на подушке, казалась мне такой далекой, и я никак не мог приблизиться к ней. Постепенно я стал ощущать растущее во мне возбуждение, а за ним еще и печаль; ведь ты мог бы поиметь ее, ты, придурок, ты мог бы сделать то, чего так хочешь, чего хотел от Камиллы, но ты опять ничего не сделал. Всю ночь образ Веры преследовал меня, коверкая и корежа мой сон. Я вскакивал, вдыхал оставленный ею аромат, ощупывал предметы, которых она касалась, в голове у меня вертелись строки стихов, которые она декламировала. Когда я уснул, не помню, но когда очнулся, было уже десять утра и я был разбит. С тревогой на сердце я обдумал все, что случилось. А ведь все могло быть по-другому, я бы мог все ей разъяснить, и она бы поняла меня. Вера, вот смотри, ситуация складывается так-то и так, дальше происходит то-то и то, и если бы ты смогла сделать так, а не эдак, то, возможно, в дальнейшем такое не повторилось бы, потому что, смотри, такой-то человек думает обо мне так-то, и это надо изменить, понимаешь, лучше умереть, но все же изменить неправильное представление о себе.

Так я просидел весь день в думах; я размышлял о знаменитых итальянцах, Казанове и Селинни, а потом перекинулся на Артуро Бандини, в результате стал колотить себя кулаками по голове.