Спроси у зеркала

— Ну что ж, раз ты так решил — пусть. Пусть так и будет. Пусть возвращается к своему Горожанкиному. Только нужно немедленно заблокировать ее карточки и забрать машину. Машина ведь практически новая, бешеных денег стоит. Ну а вещички, тряпки пусть забирает — на меня они все равно не налезут. Разве что Кристине твоей можно было бы предложить. Ах, да, Кристина! Ну, если тебе так хочется — пусть рожает, но я ее ребенка не признаю, так и знай. И уж конечно — в моем доме ей делать нечего. И жениться не смей! Хочешь жить со шлюхой — живи, никто не мешает. Что поделаешь, если ты с детства страдаешь дурновкусием? Но жениться не смей!

Дидковский вздохнул:

— Мама, мама… Ты так ничего и не поняла? Мама, родная — я уже взрослый. Я больше не собираюсь прислушиваться к твоему мнению! И не тебе решать, кто с кем сходится, кто с кем расходится. Да, нам с Ларочкой остается только развестись, но я и после развода надеюсь остаться ее другом. Конечно, ей будет нелегко простить меня, но я очень постараюсь. И я никогда не перестану ей помогать, никогда! Даже если она меня и не простит — у нее ведь есть на это право, как ты считаешь? И карточки ее я блокировать не собираюсь, так же как и забирать у нее машину. Ты полагаешь, что ее испорченная жизнь ничего не стоит? Я не так жесток, как ты. Я полагаю, что за свой проступок мне придется расплачиваться до конца жизни. И поэтому я не только не заберу у нее машину, не только оставлю карточки, но и буду исправно пополнять их — это как алименты на ребенка, которого у нас с ней нет. Но она сама ребенок, она наш с тобой ребенок! И еще… Знаешь, мама, ей ведь где-то нужно жить. Я не хочу отправлять ее обратно к Лутовининым — ей там будет плохо. Это раньше ей не с чем было сравнивать, а теперь… Нет, я не хочу, чтобы она жила с родителями. Она взрослый человек, она замечательный человек. Это мы с тобой плохие, мама. Мы, а не она. И она будет жить в моей квартире — я так решил. Я перепишу ее на нее, подарю. Мне она не нужна, я не собираюсь там жить. Если вы с отцом выгоните нас с Кристиной — я уйду в ту самую квартирку на Таллиннской. Да, она совсем крошечная, но мне с ней и там будет хорошо. И не тебе, мама, указывать теперь — на ком мне жениться, а на ком нет. Я до конца жизни буду тебе благодарен за Кристину, но никогда не позволю ее оскорблять. И ребенок у нас с ней будет. И фамилию он будет носить мою, и отчество мое. А признавать тебе его или нет — твое личное дело. И меня это в данный момент волнует меньше всего. А больше всего — то, как объяснить все Ларочке? Я не хочу, чтобы она меня ненавидела. Я хочу, чтобы она меня поняла. Пусть не простила, а хотя бы просто поняла…

Глава 9

Лариса проснулась совершенно разбитая, ноги ныли от неудобного положения. Попыталась вытянуть их — ничего не получалось, мешал какой-то большой теплый мешок.

— Ронька, — протянула она. — Ну когда же ты научишься спать, как собака? Неужели мало дивана, кресла?!

Обиженный пес даже не поднял морду. Еще бы — мало того, что его заставили ночевать в каком-то странном доме, насквозь пропахшем пылью, от которой он весь исчихался, так бестолковая хозяйка посмела оставить его без ужина!

Лариса беспомощно уселась на краю кровати. С пробуждением вспомнились все беды, все обиды. Куда идти, куда деваться? Ну, ясное дело, к Дидковским она не вернется, это даже не обсуждается. А что же дальше? Как ей теперь жить? Теперь, когда она никому не нужна?!

Ронька вдруг с диким визгом подскочил с кровати и умчался в прихожую. Лариса сразу догадалась, в чем дело — так он встречал только одного человека, только своего любимого Валерика…

Дидковский подошел молча, присел рядом, взял ее руку в свою, нежно поцеловал самые кончики пальцев:

— Прости меня, малыш…

Лариса даже не пошевелилась. Не забрала руку, не стала ничего отвечать.

— Я понимаю, — продолжил Дидковский. — Я все понимаю. Бесполезно просить прощения. Я его и не достоин, сам знаю. Хочу только, чтобы ты поняла.

Помолчал, помялся немного.