Спроси заклинателей духов

— Ты бы меня пожалел, Афанасьич, а? Переходи ко мне, у меня теплей, — смеялась она.

— Дак с тобой и на снегу не замерзнешь. Вон ты какая теплая!

— Афанасьич! Афанасьич! — Притворно строго заметил Аникей. — Без рук! Без рук! А то ведь оштрафуют…

— Не надо, начальник! Тихо!

Марков намекал ему на давнюю историю перед полем. Тогда в Анадыре в ожидании вертолета все жили на авиаплощадке, в палатке, чтобы при случае никого не искать. Но вечером дед пропал. Как потом выяснилось, он пробрался ночью в здание экспедиции и приставал к сторожихе, обещая любовь. В конце концов она вызвала милицию, каюра забрали, утром начальник партии старика вызволил, но тому пришлось уплатить рубль штрафа.

Не поняла старуха тонкой души полевика, его возвышенных устремлений, и было ему обидно и за поведение сторожихи, и за малую цену штрафа.

— Начальник! Молчок!

— Не буду, не буду… — согласился Аникей.

— А у нас в Пярну, бывало, как соберутся, так и поют. На стадионе тысяча народу, — и все как один. Хор. Стоят все и поют. Хорошие песни… Я их уже и забыла…

— Помню, — сказал Марков. — Видел по телевидению. Много эстонцев — и все поют. Седой старик дирижирует.

— Зачем это они все поют? — не унимался дед.

— Ну, настроение хорошее, — вставил Николай.

— Вот, Афанасьич, посмотри на Магду Германовну. Видишь, какие у нее руки? А у их мужиков кулаки еще больше. Так, если б они в свободное время не пели, они бы хулиганили. Что б тогда было. То-то… пусть уж лучше поют, да? — сказал Аникей.

Магда улыбнулась. Согласно кивнула.

— А Петро под твою дудку не пел! — бушевал дед. — Хорош был кореш!

— Ох, — вздохнула Магда и наклонилась к Аникею. — Он третий у меня. Совсем забывать стал, со мной не жил. В тундру уезжал, в Черском хороводился со всеми чукчанками. А со мной… Тут в Ольховке его бабы хвалили.

— Можно, Магда? — спросил Николай.

— Давай, чего там.

— Она сцены ему устраивала. А под конец взяла его одежду, вынесла на берег, облила соляркой и сожгла. Он на другой день и подался в чем был. Взял у меня куртку.

— Хороший костер был! — засмеялась Магда.

«Гм… не приведи господи», — подумал Аникей.

На минуту все замолчали. Слышен был дождь на улице.

— Опять потеплело, дождь, — сказал Николай.

— Теперь они зарядят, — Меланья встала, взяла гитару. Вернулась к столу. — Этот дождь надолго.

— А как вы узнаете? — спросил Аникей. — По каким приметам?

— А у нас все приметы к дождю, — засмеялась Меланья.

Погас свет, электростанция перестала работать — полночь. Зажгли керосиновую лампу, Аникей сходил в кладовку, достал из рюкзака несколько свечей, расставил их по углам, стало светло.

— Сколько времени прошло, — обнял дед Магду. — Вот и свиделись — с Ольховкой, с рекой, с тобой вот.

— Ну и как река? Как Ольховка?

— Как? Человек и тот худшает за время. Так и река. Или возьми опять лошадь.

— Значит, я худшаю, — смеялась Магда.

— Э-э, нет, — пошел дед на попятную. — У тебя с возрастом только характер портится.

— Да?

— Да. Вреднеет, я бы сказал. Эй! Давай веселую, Меланья!

Меланья перебирала струны, настраивала.

— Там далеко на Севере холодном, я был влюблен, не зная почему, — затянул дед.

— Чуть потише, Афанасьич, соседи сбегутся.

— Соседи уже спят!

Меланья ударила по струнам, тихо запела:

Не печалься, мой маленький мальчик,
Если болен, — врача позову.
Мама, мама, мне врач не поможет,
Я влюбился в девчонку одну!

— Эх, — вспомнил про палец Коля Кузьмичев, — если б не рука, я бы сыграл! Я бы показал класс! — И, тряхнув хмельной головушкой, закричал истошным высоким голосом припев:

Мама, мама, мне врач не поможет,
Я влюбился в девчонку одну-у!

Марков любовался Меланьей, тепло ему было. А она пела:

У нее, мама, черные брови,
Голубые большие глаза.
Юбку носит она по фасону
И вертлявая как егоза.

«Репертуарчик, скажем прямо, довоенный, — удивлялся про себя Аникей. — Откуда он здесь сохранился… Стоп… Глаза! Глаза…» Аникей понял, что его смущало в ее лице. Он подсел поближе, чтобы еще раз посмотреть ей в глаза, когда она поднимет голову.

Она подняла голову и улыбнулась. Ее большие с чукотским разрезом глаза были серые.

Меланья была чуванкой. Когда-то эти края были последним пристанищем русских казаков. Закончив свои походы «встречь солнцу», они оставались тут навсегда, смешивались с местным населением — чукчами и ламутами, положив начало новому роду. И потомки сохранили старые имена, иногда старые обряды, старые сказания помнили, только не знали, откуда это. И рождались красивые дети. Иногда, неожиданно во всей черноглазой семье, появлялся ребенок с серыми глазами, как сигнал из прошлого, и всегда это почему-то были девочки.