Спросите Фанни

— Она была домохозяйкой, — ответил Мюррей. — Но работала не покладая рук, — поспешно добавил он, поскольку слово «домохозяйка» все еще напоминало о Бетти Крокер:[38] печенье, мастика для пола и виртуозно застеленные кровати. Не стоило так называть жену. Рут права — как он мог забыть?

— О, мне известно, что это значит, — заявил Гэвин. — Моя мать занималась семьей и домом, и тех, кто говорит «всего лишь домохозяйка», надо пристрелить. Но она ведь еще и писала?

— Откуда ты знаешь?

— Элизабет упоминала.

— Да, писала, — подтвердил Мюррей.

— Что именно?

— Короткие рассказы.

— Где-нибудь публиковалась?

Неизбежный вопрос. Раньше он иногда думал: было бы легче говорить людям, что Лиллиан писательница, если бы она публиковалась. Мюррей не гордился такими мыслями, но ему правда хотелось бы показать экземпляр «Атлантика» и сказать: «Видите? Здесь напечатан рассказ моей жены».

Не в первый раз ему подумалось: сними он с Лиллиан часть домашних обязанностей, она, возможно, сумела бы что-нибудь опубликовать. Но он этого не сделал. Конечно, он ободрял жену, но на нее беспрестанно обрушивались домашние заботы вроде ремонта подвала, которые целиком поглощали ее. Он ни разу не вызвался съездить в магазин или приготовить ужин; если кто-то из детей болел, он никогда не предлагал посидеть с ними, чтобы Лиллиан могла уделить час-другой себе.

Теперь Мюррей с грустью размышлял об этом.

Он оправдывал свое поведение тем, что был кормильцем, содержал семью. Но сейчас, в разговоре с Гэвином, он подумал: если бы он дал Лиллиан больше свободного времени или хотя бы нанял домработницу, те часы, которые жена проводила в гостевой комнате на третьем этаже, могли бы вылиться во что-то ощутимое. Даже восхитительное.

— Нет, не публиковалась, — сказал Мюррей Гэвину. — Жалею, что я не догадался облегчить ей жизнь.

— Был слишком занят своими делами? Относился к себе слишком серьезно?

— Можно сказать и так.

— Ладно, а о чем ты еще жалеешь?

— Зачем мы играем в эту игру? — сердито спросил Мюррей. — Я не люблю оглядываться, предпочитаю смотреть вперед.

— Мне просто интересно, — пояснил Гэвин. — Все о чем-то жалеют. Это многое говорит о человеке.

— Тогда спроси медсестру, о чем сожалеет она, — буркнул Мюррей, — а меня оставь в покое.

— Как хочешь. — Гэвин взял электронную книгу и снова стал читать.

Мюррей, внутренне закипая, откинулся на кровать. Гэвин отворил дверь, которую старик предпочитал держать на замке, а теперь створка застряла и не закрывалась. Черт бы побрал эту больницу и этого Гэвина.

— Знаешь, о чем еще я жалею? — подал голос Гэвин.

— О чем?

— Что не был строг с дочерью. Ты видел ее. Она не особенно вежлива, да? Избалована. Жаль, что я не научил ее хорошим манерам. Видел бы ты, как она разговаривала вчера с твоим сыном. Мне было стыдно.

— А у нас в семье хорошее воспитание считалось обязательным, — заметил Мюррей, гордясь, что может похвастаться. — Когда дети брали трубку телефона, они должны были сказать: «Дом Блэров. Говорит Рут». Хотя роль злого копа играла Лиллиан, — признался он. — Только когда речь шла о Дэниеле, мы менялись местами: Лиллиан всегда ему потакала.

Он унесся в мыслях к тому дню, когда произошла авария: Дэниел вынудил их отправиться на митинг в двух машинах, чтобы ему не пришлось оставаться в городе (или, не дай бог, идти домой пешком), пока отец встречается с ветеранами зарубежных войн. Сам Мюррей был против: зачем тратить лишний бензин, но Джордж заляпал рубашку джемом, и Лиллиан воспользовалась поводом, чтобы угодить Дэниелу, так что Мюррей выехал раньше других. Теперь он раскаивался, что в тот день не настоял на своем и не усадил всю семью в одну машину.

Вот о чем он жалел.

Только делиться этими мыслями с Гэвином он не собирался.

— Лиззи когда-нибудь рассказывала о своей матери? — неожиданно заинтересовался Мюррей.

— Никогда.

— А о Дэниеле?

— Только про аварию.

— И что она говорила?

— А это уже женские сожаления. В основном она раскаивается, что затеяла с Дэниелом драку в машине, и винит себя в аварии.

— Чепуха, — заявил Мюррей. — Она не виновата. Лиллиан привыкла к детским стычкам. Она на них и внимания не обращала.

— Нетрудно представить, — продолжал Гэвин, словно Мюррей ничего не говорил. — Ты пытаешься вести машину, а дети бесятся — это очень отвлекает. Возможно, она вышла из себя. Однажды я вез дочь и ее друзей в лагерь, а они вдруг начали драться подушками. Прямо на заднем сиденье! По всему салону летали перья, я ничего не видел, и пришлось съехать на обочину — ну и разозлился же я. А в другой раз…

— Не мог бы ты замолчать? — попросил Мюррей. — Лиззи не виновата в аварии.

— Но ведь тебя там не было. Откуда тебе знать?

— Не важно откуда.

— Считаешь себя господом богом?

— Поверь мне, — настаивал Мюррей. — Это не ее вина.

— Но она определенно думает иначе. У них случилась потасовка, а потом — ба-бах — и темнота. Тут не поспоришь, правда?

— Ну, Лиззи не владеет всеми фактами, — возразил Мюррей.

— Какими фактами?

— Важными, понятно?