Свернув письмо министра внутренних дел, сэр Джон с отвращением посмотрел на газеты. Встав, он преувеличенно зевнул, широко вытянул руки, так что величественный китайский дракон у него на плечах не менее величественно вытянулся и явил себя во всей своей ориентальной красе, уронил руки и приблизился к шкафу с граммофоном в углу. Крупнейшая граммофонная компания мира недавно убедила сэра Джона записать полдюжины самых знаменитых шекспировских монологов. Однако он выбрал и поставил не собственную запись. Резкий, звучный и властный голос решительно возвестил:
– И вот что я вам скажу. Я, Комсток. Наша цивилизация обречена. Обречена? Она мертва!
Сэр Джон выключил выступление лорда Комстока в Альберт-Холле по вопросу билля о воскресных увеселениях и аккуратно вернул пластинку в конверт. Потом закрыл граммофон и двинулся в спальню. Мартелла, опершись на белоснежную гору взбитых подушек, читала. Пижама сэра Джона, гордо названная в рекламе «павлиновой», в мягком свете переливалась во всей своей шелковистой красе, пока он снимал халат и ложился. Мартелла отложила книгу.
– Устал, Джонни?
– Я думал, ты устала.
– Расскажи, – попросила она, верно истолковав его желания.
Мартелла погасила свет. Матрас скрипнул, когда сэр Джон повернулся на бок.
– Комсток, – начал он. – Мерзавец. Сущий дьявол, как только таких земля носит?
– И тебя попросили выяснить, кто его убил?
– С чего бы мне это делать? – раздраженно отозвался сэр Джон. – Меня это не касается.
– Тогда не берись, – посоветовала жена. – Ты устал. Тебе нужен отпуск. Не имеет ни малейшего значения, кто это сделал. Если повесят не того человека, тебя это все равно не касается.
– Ты несносна, Мартелла, – не в первый раз за годы их брака заявил сэр Джон. – И у тебя дар провидицы. Как ты узнала?
– Спокойной ночи, Джонни. Надо бы тебе утром с ним повидаться.
Повисло молчание. Наконец сэр Джон тихо кашлянул.
– Ладно. Я не сплю, – пробормотала Мартелла.
– Когда мы завтра пойдем на праздник, не могла бы ты забрать хозяйку и увести ее куда-нибудь от меня подальше?
– Хорошо. А кто там будет, Джонни?
– Не знаю точно. Это выстрел наугад. «Отпущу хлеб свой по водам»[9], – величественно возвестил сэр Джон.
– Ты же понимаешь, что там, наверное, находилась кухарка. Не прыгай на матрасе, милый, это плохо для пружин.
– Сорок восемь часов! – трагически воскликнул сэр Джон.
– Ну, кухарку я могла бы разыскать. А еще, возможно, у садовника есть жена. Помнишь, у того, который видел загадочную леди?
– Откуда такие подробности?
– Они во всех вечерних газетах, дорогой, – невинно откликнулась Мартелла. – Ты должен оставить мне на завтрашнее утро «Роллс-ройс». Думаю, кухарку надо привезти на праздник, вход туда будет по билетам. У священников всегда так.
– Я мог бы поехать и поговорить с женой садовника в Хорсли-лодж. От дома пастора в Уинборо это всего восемь минут на машине. Но если это сделал Литлтон…
– Алан Литлтон? Он не мог! – В голосе Мартеллы звучала абсолютная уверенность. – Я его давно знаю.
– Непробиваемое доказательство, – пробормотал ее муж.
– Не говори гадостей, Джонни. Иногда мне кажется, что ты циник. Алан просто не мог такого совершить.
– Исходя из темперамента… – пробормотал сэр Джон. Глаза у него начали закрываться, невзирая на все его потуги не заснуть и сохранять ясную голову. – Алан самый вероятный кандидат на эту роль.
– Нет, – возразила Мартелла, – я в это не верю.
II
Он укрощен уж и теперь; затем —
Возможно, что его низложат[10].
Сауна помогала сэру Джону не только поддерживать форму, но и позволяла уединиться ранним утром, чтобы обдумать проблемы и трудности предстоящего дня. На следующий день после того, как лорд Комсток принял свою смерть, сэр Джон в клубах пара размышлял над многими вопросами. День полнился насущными делами и щетинился трудностями.
«…в порядке личного мне одолжения» – говорилось в письме министра внутренних дел. Формулировка льстила театральной иронии сэра Джона. Улыбка на его красивом раскрасневшемся лице появилась, однако, лишь на мгновение, а потом он нахмурился. С ранней утренней почтой – он спустился в халате просмотреть корреспонденцию – пришло второе письмо с той же просьбой, с какой обратились к нему министр внутренних дел сэр Филипп Брэкенторп и архиепископ Мидлендский. Но просьба была преподнесена в иных выражениях, чем те, в какие сочли уместным облечь ее архиепископ – на словах – и министр внутренних дел – на бумаге.
«Бога ради, Джонни, выясни, кто это сделал, не то я сам окажусь за решеткой», – накарябал на листке из блокнота импульсивный помощник комиссара столичной полиции, временно отстраненный. Сам листок, на который он излил свои горести, был так поспешно вырван из блокнота, что по меньшей мере седьмая его часть так и не попала в конверт, а осталась в блокноте безмолвной свидетельницей душевного состояния помощника комиссара.