Спустя вечность

Дорогой Туре!

Работа — это счастливое колдовство!

Кнут Гамсун

Нёрхолм, 10 ноября 1942.

Его собрание сочинений будет стоять там и тогда, когда в будущем один из моих детей займет этот дом, и слова отца, адресованные мне, будут читать и помнить так же, как помню их я.

Нёрхолм, весна 1990.

С чего я начал, к тому и возвращаюсь. Когда я снова увидел дом своего детства, вернувшись туда весной после зимнего отсутствия, мне показалось, что я вижу совсем новый Нёрхолм.

И я хочу рассказать последнюю историю, свое го рода сказку о Золушке, посрамившую все предсказания. Это принесло мне облегчение, и я поверил в справедливое разрешение трудностей, с которыми мама, Арилд и Брит боролись все послевоенные годы. Однако я сначала приведу отрывок из маминого письма Сесилии, написанного тогда, когда все выглядело безнадежно. Она пишет об адвокате Верховного суда Сигрид Страй:

«Она имеет право на нашу благодарность, Мы, безусловно, должны ей кучу денег, она никогда не присылала нам счетов, но услуги адвоката стоят дорого,а она и ее муж довели два дела до Верховного суда, занимались нашими делами, добиваясь наилучших результатов, и все это время они выдержали, не получив от нас ни эре. А ведь она могла заниматься другими, более прибыльными делами».

Сигрид Страй по старой привязанности к моему отцу обещала ему всеми силами охранять интересы моей сестры Эллинор столько времени, сколько потребуется. И она сдержала свое обещание, так что Эллинор, находясь под деликатной опекой, и со средствами, которые ей давала ее часть акций в «Гюлдендале», могла беззаботно дожить до самой смерти. Фру Страй всегда находила выход.

Я никогда не забуду эту сердечную и интеллигентную «маленькую даму», как ее называл отец, к которой мы все обращались со своими трудностями. После смерти фру Страй интересы Эллинор столь же бескорыстно, как и мать, представляла ее дочь, Сигне Мария Страй Рюссдал, и при помощи адвоката Алфа К. Нильсена ценные бумаги Эллинор были помещены на рентабельный счет солидного банка. Согласно завещанию Эллинор, проценты с этого счета идут на содержание Нёрхолма. Все унизительные обращения к властям с просьбой оказать помощь в сохранении дома Кнута и Марии Гамсун теперь отпали сами, собой. Реставрационные работы были начаты летом 1989 года. Была сделана новая крыша, всю заднюю часть дома обшили заново, но все делалось в старом стиле, двери и окна частично отремонтировали, частично заменили.

И теперь дом стоит таким, каким я увидел его, красивый, отремонтированный, совсем как в моем детстве. Летом я снова хожу по дорожкам маминого сада, где длинные и круглые клумбы Виктория содержит в образцовом порядке — так, как они содержались при ее бабушке. И я прохожу по дорожке к Хижине Писателя. Поднимаюсь по старому цементному крыльцу, которое совсем заросло мохом, вставляю в замочную скважину старый ключ и вхожу внутрь…

Значит все-таки все закончилось хорошо, Кнут Гамсун? Разве все получилось не так, как ты хотел, когда писал о проблесках счастья в человеческой судьбе?..

Мне очень хочется на этом закончить. В Нёрхолме я делал первые неуверенные записки, вспоминая свою жизнь, здесь же я должен их и закончить, не докучая читателям традиционными словами насчет веры в молодежь и в будущее, как принято в мемуарах. Но я не сомневаюсь, что почти все в жизни имеет смысл и что почти всегда хорошее и плохое сменяют друг друга. А значит, я на верном пути.

Иллюстрации

Новобрачные. Мария и Кнут Гамсун. 1910.

Братья и сестры (слева направо): Арилд, Эллинор, Сесилия, Туре. 1920.

Нёрхолм после реконструкции.

Арилд Гамсун. 1987.

Моя мать. 1924.

Первая встреча с Тербовеном в 1940-м году. Я в качестве переводчика.

Семья собралась в большой гостиной. Нёрхолм. 1926.

Сесилия. 1939.

Эллинор. 1940.

Дедушка с внучкой Анне Марией. 1943.

Кнут и Мария.

После выхода книги «На заросших тропинках». Это последний портрет отца, написанный мною.

Тургейр и Регина с родителями.

Издательство благодарит Лейфа Гамсуна за разрешение воспользоваться фотографиями.

От переводчика

Его судьба — это урон, нанесенный войной, такой же бессмысленный и невосполнимый, как разбомбленный храм.

Вильденвей

Одна норвежская историческая книга для детей начинается вопросом: «Легко ли быть сыном норвежского конунга?». Ответа тут не требуется — и так ясно, что трудно.