Незнакомый человек сидел в кресле. И странным казалось, что кресло это, за несколько лет окончательно принявшее, как казалось, форму тела Кедрина, теперь покорно подчинялось другому человеку, а шлем Элмо, пластик которого был уже давно вытерт висками Кедрина, теперь так же ловко сидел на чужой голове. Впрочем, эта голова, вероятно, вполне устраивала и шлем и лабораторию.
Кедрин не стал открывать стеклянной двери, над которой рдела табличка с надписью: "Тихо! Здесь думают". Постояв у двери несколько минут, в продолжение которых человек в кресле ни разу не шевельнулся и не открыл глаз, Кедрин тихо вышел из внешней комнаты лаборатории в коридор.
"Интересно, над чем он думает? Над чем вообще работает сейчас институт? Прошло все-таки два месяца с лишним".
Кедрин поднялся наверх. Слепцов вряд ли сейчас работает: он расходится под вечер, а днем занимается тем, что сам называет руководством. Старик любит руководить.
Он шагал по коридору, и запах озона, перемешанный с ощутимым ароматом нагретой пластмассы, милый запах института, проникал, казалось, все глубже в его тело сквозь все поры, пропитывал его и делал походку более размеренной и дыхание - спокойным, хотя сердце все еще билось учащенно. Вот он, родной дом, и блаженны блудные сыновья, которые возвращаются - вот что скажет сейчас Слепцов, как только удостоверится в том, что именно Кедрин появился на пороге его лаборатории. Блаженны возвращающиеся под отчий кров вычислительных машин!.. Они были здесь, эти машины, они работали по сторонам, и сверху, и снизу, за пластиковыми плоскостями стен, и пола; и потолка - блаженны возвращающиеся! И стократ - приветствующие вернувшихся...
Кедрин растворил дверь в лабораторию Слепцова, который настолько уже стал принадлежностью сектора остронаправленной связи, что не могло быть сектора без него. "Нет, разумеется, не могло, - рассеянно подумал Кедрин, смахивая пыль с ладони, которой только что держался за ручку двери. Разумеется, не могло..."
Старик сидел за своим столом и смотрел в бесконечность, очевидно сосредоточиваясь для очередного сеанса работы с Элмо. Взгляд его возвращался из бесконечности со скоростью света, и все же потребовалось какое-то время, чтобы он уперся в стоящего на пороге Кедрина, и еще секунды - для того, чтобы полученная зрением информация дошла до идентифицирующих центров мозга. Наконец это произошло.
Кедрин с удовольствием наблюдал, как около рта старика обозначились глубокие морщины, показались зубы, подбородок выдвинулся вперед, и, наконец, веселое кряхтенье наполнило комнату.
- Кедрин, - сказал Слепцов. - Кедрин или оптический обман... - Он замолчал, словно что-то припоминая. - Кедрин... - повторил он, потом улыбнулся. - Что же, привет блудному сыну, который возвращается!.
- Раскрывайте ваши старые объятия, - сказал Кедрин. - Принимайте блудного сына.
- Ну, - сказал старик и протестующе вытянул руку, - пощади мои кости. Объятий, не будет.
- Так... - пробормотал Кедрин. - Не очень ласково.
- У меня есть на то причины. Но об этом - позже. Хорошо, что ты вернулся, хотя мог бы и поторопиться. Впрочем, лучше поздно... Ты совсем?
- Наверное, - сказал Кедрин, зная, что за этим последует вопрос: абсолютно точно?
- Абсолютно точно? - спросил старик.
- Если говорить абсолютно точно, то не знаю. Но, наверное, да.
- Что ты оставил там?
- Любовь, - сказал Кедрин и покраснел. - Если откровенно - любовь.
- Можешь говорить откровенно.
- И потом... какие-то странные мысли.
- Расскажи, - вымолвил старик, и взгляд его вновь устремился вдаль.
- Я был там недолго - там, где работают, кроме мозга, и руками. И это было хорошо! Я стал гораздо сильнее и, думается, лучше. Потрогайте мои мускулы...
- Я не стану трогать твоих мускулов. К чему они?
- А почему умер Андрей?
- Ты понял?
- Я понял. Мне подсказали ответ там. Андрей потерял способность бороться с неожиданностью и опасностью. И вот он умер... просто от страха. .
- Да, - сказал Слепцов. - Это логично. Даже больше - это верно. Но надо скорее познавать. Не отвлекаться. Это препятствует концентрации энергии. Дело человека - познавать.
Кедрин вдруг ясно ощутил - говорить с человеком, которого он считал своим учителем, ему не о чем. Продолжать разговор можно было в одном случае - если забыть, что он был там, в Приземелье.
- Я пойду, - сказал Кедрин. - Я, пожалуй, пойду...
- Иди. Подумай, примирись. Не возвращайся туда. Работай здесь. Элмо найдется.
Теперь Кедрин шагал по коридору медленно. Отыскав комнату для гостей по счастью, пустую, - он улегся на широкий диван и долго лежал - без мыслей, без ощущений.
Потом он поднялся. За широким окном солнце снижалось к горизонту. Было тихо и ясно. Земля все-таки была самой прекрасной. Хотя и пространство тоже. Холодовский. "Но ведь я один думаю, что он... Надо прочитать его запись".