Спутники дамасской дороги

Этот неизвестный юноша стал промыслительно орудием избавления апостола Павла от нависшей над ним опасности. Узнав о заговоре против него, апостол не пренебрег мыслию обратиться к гражданским властям, При отвлеченной вере человек, может быть, решил бы ничего тут не делать, для своего лично телесного спасения, пассивно предавшись в волю Промысла. Но великий реалист духа, апостол Павел усмотрел, как мы имеем право предполагать, руку Промысла, именно в сообщении ему племянником известия о готовящемся на него нападении. И, как видим, принял все внешние меры, для предупреждения этого нападения (ст. 17-18). «Сын сестры», как ангел Господень, оказался в числе светлых стражей, охранявших драгоценную для всего мира жизнь апостола.

Правитель Феликс (23:33-35, 24:22-26).

Язычник, тысяченачальник Клавдий Лисий, был также в числе светлых сил, которым был поручен беззащитный, в оковах, апостол. Поверив, добрым своим сердцем, племяннику Павла, Лисий, под сильным конвоем, отправил апостола в Кесарию, при письме вполне благоприятного апостолу содержания. Не думал, конечно, Лисий, каково значение, для всего человечества, того, о ком благожелательно и снисходительно писал Феликсу. Какая тайна в том, что некие последние в мире должны после стать первыми, а первые последними. Несмотря на ясное об этом слово Откровения, ни «последние» не подозревают ожидающей их славы, ни «первые» не думают о возможном своем умалении пред этими «последними».

Вскоре в Кесарии появились и ожидаемые там жалобщики на апостола, Анания и другие старейшины, приведшие, конечно, целый легион бесов с собою… Агнец Христов – Павел был под стражей в Иродовой претории. На первом рассмотрении дела ничего не было решено, но «чрез несколько дней Феликс, пришедши с Друзиллою женой своею иудеянкой, призвал Павла и слушал его о вере во Христа Иисуса. И так как он говорил о правде, о воздержании и о будущем суде, то Феликс пришел в страх и отвечал: теперь пойди, а когда найду время, позову тебя. При том же надеялся он, что Павел даст ему денег, чтобы отпустил: его: посему часто призывал его и беседовал с ним» (24-26).

Примечательно здесь сочетание некоего, несомненно религиозного, страха Феликса во время слов апостола о правде, воздержании и суде, с его явным желанием получить с апостола взятку. Этот тип религиозности человеческой не чужд и нашей эпохе; в делах, в жизни и психологии, – прочное служение своим эгоистическим интересам, а в глубине души, где-то «трещинка в вечность», смутное, но уже святое беспокойство от соприкосновения с миром таинственным, с областью непостижимой, но, как-то реальной… «Может быть, реальной». Непросветленная вера в иное могущественное бытие правды и суда, страх от начала осознания этого бытия и суда, и, в то же время, – хладная отдаленность разума, сердца и воли от Истины.

Ритор Тертул.

Тертул произносит обвинительную речь против апостола. Речь эта напоминает речи обычных наемников, говорящих не от сердца, а то что надо тем, которые наняли их. Это был ходатай по делам, адвокат, без коего не обходились государственно судебные дела и в апостольское время. Кратко, но обстоятельно выразил Тертул точку зрения первых преследователей христиан. Христианство им представлялось «назарейской ересью». Представители христианства – «язвой общества». Польстив Фесту и его государственной мудрости, апеллируя к нему, как к блюстителю мира, иудеи, чрез своего адвоката, приносят косвенную жалобу и на Клавдия Лисия, вырвавшего апостола Павла из рук их. Этим свидетельствуют они о несомненно благом намерении и поступке иерусалимского тысяченачальника, который стал, сам того не зная, архистратигом ангелом, в отношении апостола.

Укоризны некоторых людей почетны. Укоризны Тертула, если и бессильны прибавить славы великому апостолу, то, несомненно, возвышают Клавдия Лисия, показывают его справедливую душу.

Созерцаешь это странное судилище: безвестного, бесцветного Феста, сидящего «на судейском месте», и кучку злых людей, желающих истребить сокровище всего человечества – апостола Павла, но связанных страхом государственной законности; воочию видишь всё «действо мира сего:» зло и добро рядом растут, цветут и плодоносят на поле этой жизни. И не сразу, а постепенно выявляются (для благоговейно созерцающих жизнь) пути Живого Промысла и спасения людей.

Божественно, без нарушения нравственной, человеческой свободы, соединяются на этих путях, личные судьбы каждого человека, неповторимого во веки; сочетаются с делом спасения всего человечества.

Если Иуда, как говорит Священное Писание, удавился, чтобы «пойти в место свое», то ведь всякий человек ищет идти, и всегда идет только «в место свое», во всех своих делах жизни.

Царь Агриппа (гл. 26).