Сравнительное богословие. Книга 5

Другое дело трудящийся в сфере материального производства народ-толпа. Дело в том, что большинство либералов-интеллигентов уже в первые десятилетия советской власти познали двойные стандарты «социализма» и, поддерживая власть и мифы, сами (в подавляющем большинстве) не верили в «социалистическую» доктрину «справедливости»,[386] которую они же и внедряли в жизнь трудящихся. Но сами трудящиеся в подавляющем большинстве верили в «социалистическую» справедливость, замкнутую на эхобиблейско-зороастрийского мифа о посмертном воздаянии. «Элита» судила по своей нравственности, а народ, будучи гораздо благонравнее «элиты», понимал справедливость по-своему.

Поэтому «духовная» интеллигенция-«элита», развращённая тунеядством и западными ценностями (особенно в после сталинский период — в период «застоя»)[387] прекрасно понимала, что никакого посмертного воздаяния от «социализма» ждать не стоит. А значит после смерти — полное забвение — даже если и случиться прославиться при жизни[388]«службой трудовому народу».

К моменту объявления «перестройки» (1985 год) «духовная» интеллигенция так постаралась на поприще разложения социалистического строя, что трудящиеся массы уже не только ощущали, но и знали о двойных стандартах «социалистической» высшей «элиты».[389] Последнее стало решающим фактором отказа большинства от честного труда (вместе с имитацией посмертного героизма, как эха посмертного воздаяния) на «элитную» верхушку. Русский народ-толпа не желали трудиться не на благо Родины, общества — а на «элиту». К тому же большая часть толпы уже была заражена «элитным» тунеядством от субкультуры либералов. Всё это открыло путь возврату православия.

Но при всём этом не надо забывать, что в духовном наследии интеллигенции и толпы осталось «христианство» (прошло всего три-четыре поколения, как его не стало на уровне государства). «Духовная» интеллигенция в своём большинстве задолго до 1985 года тайно тянулась ко временам православия, память об удобствах которого не отпускала психику неустойчивых либералов. И вот, как только в Россию вернули духовную власть церкви, либералы в своём большинстве ухватились за такую возможность опять обрести пожизненный и посмертный покой в лоне церкви.

Мы начали разговор о «духовной» интеллигенции и о народе-толпе, следующей культурным ценностям, которые эта интеллигенция опускает «вниз», с вопроса, «о чём тосковали либералы в период «социализма»?». И получили на него ответ: о доктрине церковной «справедливости», которую они обрели вместе с возвращением православия, духовно вернув российское общество вспять.[390] Напомним, что бессознательную тоску по церковной доктрине посмертного воздаяния (согласно которой попасть в рай можно не трудившись вообще, а лишь следуя всем рекомендациям церкви) наиболее кратко за «духовную» интеллигенцию времён «социализма» выразил Б.Окуджава в песне таможенника Верещагина: Не везёт мне в смерти. Культуру обязательного воцерковления «духовная» интеллигенция, как и положено по статусу «культурной мафии», передаёт в высший эшелон «элиты» и в толпу. Высшей «элите» это подходит, поскольку она всегда грешна (а грехи в церкви отпускают за плату) и не трудится в сфере материального производства, а толпа, которая тоже всё меньше желает трудиться (видя несправедливость этого мира) подтягивается к церкви, пытаясь обрести посмертную «справедливость».

Теперь, после возвращения в лоно православия, вся «элита» (за малым исключением) получила возможность пребывания в иллюзии «везения в смерти». Но Павел Верещагин из «Белого солнца пустыни» продолжает припев дальше: «Не везёт мне в смерти — повезёт в любви». Что этим продолжением имеет в виду «духовная» интеллигенция?

Ответ нужно искать, рассматривая всю песню целиком. Про любовь Верещагин поёт следующее: «Ваше благородие, госпожа чужбина. Жарко обнимала ты, да только не любила. В ласковые сети, постой, не лови! Не везёт мне в смерти — повезёт в любви!».

Только в Русской цивилизации тосковать по русской религии (беззаветная и внеконфессиональная вера Богу) может даже отпетый либерал-интеллигент.[391] Притом такая тоска появилась лишь после снятия церковного гнёта со всего русского народа — тогда, когда интеллигенция почувствовала «невезение в смерти» (библейская концепция), она же стала тосковать по «везению в любви» (Русская концепция).