Сравнительное богословие. Книга 5

Так продолжалось сравнительно недолго: уже в тридцатых годах XX века в среде высшего партийного эшелона, которому не доставало «духовности», но главное «мистической составляющей» идеологии[302] (которой не имелось в марксизме) — начался поиск идей, «сообразных» марксизму-ленинизму. Поиск начали с буддизма, завязав тесные связи с тибетскими общинами. Такому обмену опытом помешал И.В.Сталин, который понимал, что давать «мистическую» составляющую для «зомбирования» советской толпы не следует.[303] Но всё же после Великой Отечественной войны и смерти И.В.Сталина «духовная» интеллигенция опять впала в бессознательную тоску по религиозной «мистике», которую не мог удовлетворить марксизм-ленинизм… Интеллигенции всегда чего-то не хватало, но вот чего, она не могла точно выразить.[304] В ту пору ей пришлось довольствоваться лишь «мистикой» мифов и легенд древней Греции.[305]

Одновременно с этими «творческими» поисками «духовной» интеллигенции, которые не были известны трудящимся «низам» советского общества (вплоть до начала 70-х годов, когда в результате хрущёвской «оттепели» робко из диссидентского подполья начали появляться первые самиздатовские работы) весь период до объявления «перестройки» Горбачёвым в 1985 году — трудящиеся «низы» «жували» адаптированную к их пониманию идеологию марксизма-ленинизма, до конца не понимая последнюю и в душе её презирая. Но всё же с малолетства и до окончания трудовой деятельности над каждым гражданином СССР довлела эта светская модификация библейской культуры и на её базе формировалось мировоззрение поколений.

Трудящееся большинство СССР не обладало той культурой выражения своих мыслей — какой обучалась лишь высшая и средняя «духовная» интеллигентская прослойка. Максимум, что мог выразить добросовестный русский труженик относительно идеологии марксизма-ленинизма — это отрицание правильности её выбора для себя, что бессознательно означало необходимость поиска чего-то передового, устремлённого в будущее. Бессознательное отрицание идеологии марксизма-ленинизма массово выразилось в растущем презрении ко всему аппарату «правящей» партии. Но, поскольку «духовная» интеллигенция формально не входила в этот аппарат, да ещё и из её недр началось выдвижение «весьма интересных»[306] диссидентских трудов гораздо раньше, чем была объявлена «перестройка» — трудящиеся «низы» опять устремились за «новшествами» (пока подпольными) «русской» «духовной» интеллигенции, приняв из за альтернативу послесталинского аппаратного произвола.

К 70-м годам назрел кризис мировой системы «социализма». Тогда «духовная» интеллигенция (паразиты на теле трудового народа по своему всегдашнему призванию) поняла, что ещё несколько десятилетий и идеологическая «кормушка» может перейти к какой-то другой духовной корпорации: опыт революционного переворота не прошёл даром.[307] Всё это в совокупности: и давно нескрываемый в среде «своих» кризис марксизма-ленинизма и страх перед потерей халявного достатка и преклонение перед западными ценностями[308] одновременно — навевали смертную тоску на «духовную» интеллигенцию, она мучительно искала выход из духовного тупика,[309] особо обнажившегося после хрущёвской «оттепели».

Лучше и короче всех духовный кризис, раздиравший психику «русской» «духовной» интеллигенции (особенно во второй половине XX века) символически в стихах выразил поэт Б.Окуджава[310] в знаменитой песне Павла[311] Верещагина[312] из к/ф «Белое солнце пустыни».[313] Все четыре куплета знаменитой песни, представляющей собой тоскливые сетования на «неудачную» бесплодную жизнь[314] — заканчиваются фразой «Не везёт мне в смерти».

О чём же бессознательно тосковали «русские» либералы? — Чтобы ответить на этот вопрос, нужно выяснить, что из ««христианско»-зороастрийской» религиозной системы перешло в марксизм-ленинизм, и что было оттуда выброшено такое, что в «христианстве» сотни лет успокаивало психику безвольных «нищих духом» людей, склонных к холопским отношениям с высшими по иерархии, в которой они состоят. Вернёмся к разговору об основных законах марксисткой «диалектики» (вершине атеистической идейно-философской мысли),[315] которые мы вкратце разобрали в Четвёртой книге.

По меньшей мере два основных «высших» закона «Диамата» буквально копируют (по содержанию, а не по форме выражения) древнее индоиранское (а затем зороастрийское) понимание мироустройства — «восточный дуализм»:[316]