Бюрократы выбирали согласительную стратегию, если считали, что лидеры оппозиции, которые могут прийти к власти, будут защищать некоторые корпоративные интересы. Демократизация представлялась более достижимой, если за правящими кругами сохраняются ключевые посты в аппарате, в государственных учреждениях, контроль над решением политических проблем и гарантии со стороны новых лидеров правительства, что участвовавшие в репрессиях чиновники будут освобождены от ответственности за нарушения прав человека.
Помимо такой согласительной позиции имела место популистская, подрывавшая бюрократический авторитарный режим и работавшая на создание согласительной системы. В условиях репрессивного правления диссидентам приходилось решать, должны ли они демонстрировать внешнее послушание или же противостоять правящему аппарату. Если ощутимые выгоды противостояния перевешивали ожидаемые результаты, тогда наиболее вероятными были открытые антиправительственные выступления. Шансы успешного сопротивления возрастали, когда оппозиционное движение поддерживало высокий уровень организационной координации, идеологической солидарности и контроля над необходимыми ресурсами. Культурные ценности оппонентов формировали их решение оказывать сопротивление. Некоторые мобилизаторы были верны этическим ценностям: равенству, гражданским свободам и справедливости, основанной на уважении закона. Для этих «пуристов» протест против репрессивно–бюрократического режима был выгоден. Другие «популисты» примкнули к оппозиционному движению по более прагматичным соображениям. Политически активные, они считали, что Демонстрации, забастовки и митинги приведут к тому, что власть получат согласительные лидеры. Для этих прагматиков выгоды, ожидаемые от новой согласительной системы, превышали предполагаемые затраты на мобилизацию масс против бюрократического авторитарного режима[138]
.Таковы предполагаемые причины распада бюрократического авторитарного режима и перехода к согласительной системе. Только по прошествии ряда лет мы сможем определить, утвердилось ли демократическое правление.
В 80–е годы в Советском Союзе и во всей Восточной Европе потерпело крах правление коммунистических партий. Правительственные учреждения и особенно законодательные органы и независимые суды усилили влияние на исполнительную власть в государстве. Выборы, в ходе которых шла конкуренция между различными политическими партиями, позволила электорату выбирать глав законодательной власти. Расширение гражданских свобод уменьшало насильственное вмешательство полиции и служб безопасности в жизнь граждан. Многочисленные социальные группы — профсоюзы, студенты, экологи, писатели, фронты гражданских действий — сформировали независимые добровольные организации, уже не контролируемые коммунистическими партиями. Появлению более плюралистичной политической системы сопутствовали упрочение рыночных механизмов и рост частных предприятий.
Коммунистические государства потерпели крах потому, что перестали воплощать собой суть ленинистской модели: сильная приверженность общества марксистско–ленинской идеологии, правление авангардной коммунистической партии, функционирование планируемой из центра государственно–социалистической экономики. До середины 80–х годов коммунистическая партия держала под контролем военных, полицию, средства массовой информации и государственные предприятия. Репрессивные органы правительства применяли физические санкции к диссидентам. Монополизировав официальные средства массовой информации, партия навязывала гражданам собственную интерпретацию истины. Кроме нормативного принуждения, репрессии в экономике были вызваны государственным контролем за процессом принятия экономических решений. Государственные предприятия обладали достаточными ресурсами и могли давать премии за гражданское послушание, а также наказывать (понижение в должности, увольнение) противников режима. Военно–экономическая поддержка СССР усиливала коммунистические режимы Восточной Европы. В конце 80–х годов оппозиционные круги и разочарованные граждане открыто отвергли эти три аспекта ленинской модели.
В качестве общезначимых принципов, руководящих политической деятельностью и мобилизующих массы, марксизм–ленинизм стал нелегитимен. Элиты, обладающие влиянием в обществе, отвергли эти абстрактно–утопические принципы. Массы с цинизмом воспринимали заповеди марксизма–ленинизма, особенно взятые в контексте реальной политической практики. Большее значение стали придавать конкретным плюралистическим ценностям: национализму, популизму, этническим и религиозным связям.