Сребропряхи

Теперь он разрешает Румму Юри устремиться к исполнительнице «Лесного царя». В таком состоянии самолюбивый разбойник и вправду может бросить в лицо ни в чем не повинной девушки слова, которых та вовсе не заслуживает. Кроваво-красные, кошмарно красные бархатные портьеры развеваются, деревянные бусинки постукивают на сквозняке, взбешенный Румму Юри выкрикивает бессвязные оскорбительные слова. Кроткая девушка долго не поднимает глаз от клавиш и наконец тихо говорит: «Вы умеете только ненавидеть, Румму Юри!»

Праздник в саду близится к концу. Кое-кто из завидующих все еще поглядывает из-за кустов на стол. В трубках попыхивает самосад, едва тлеет огонек под пеплом. Злобно-завистливые, мутно-серые глаза соглядатая под густыми кустистыми бровями.

В темном углу комнаты Марет светится оранжевый огонек сигареты Мадиса Картуля, вот он затухает и тут же вновь упрямо загорается. И так до самого утра.

XV

— Ну как? Вот это офицер — первый сорт!

Хелле подает Мати зеркало, из которого на него смотрит припомаженный и принаряженный красавец: омерзительно прилизанные волосы, похотливые черные усики, вишнево-красные, какие-то неестественные губы.

— Усы не годятся, попробуй сделать подлинней, — говорит Мадис. — Вид у него должен быть немного дурацкий. Вылощенный, да, но дурак.

И Мати становится обладателем торчащих усов с глядящими в небо острыми кончиками — до того идиотские усы, что Хелле тихонько хихикает.

Осветители устанавливают «юпитеры», с треском и шипением вспыхивает пламя капризной вольтовой дуги. Из-за кустов выходят Реэт и помощник оператора. Эта белобрысая жердь последнее время довольно открыто за ней приударяет. Реэт показывает пальцем на Мати, и они смеются. Неказистая, всегда выглядящая неряшливой, Реэт приятно взволнована; похоже, что, глядя на Мати, она не только развлекается, по прямо-таки наслаждается. Реэт что-то шепчет помощнику оператора, тот ее щиплет. Она хохочет и бьет коллегу по руке, скорее поощряя, чем отталкивая. И опять она о чем-то шепчутся. Теперь к ним присоединяется и Хелле. Мадис все это замечает, но только сочувственно усмехается.

Мати чувствует, как его сердце сжимается от приступа леденящего страха, вызывающего тошноту: а вдруг они узнали о письме? Об анонимном письме директору студии, где Мати жалуется, что «режиссер Мадис Картуль устроил в съемочной группе настоящий бордель и, пользуясь своей властью, вступил с костюмершей Марет Кинкс в аморальную связь». Значит… значит, эта сегодняшняя съемка просто издевательство и акт мести? Хотят из меня посмешище сделать… Нет, не может быть, успокаивает себя Мати, письмо отправлено всего четыре-пять дней назад.

Хелле с приветливой улыбкой подходит к Мати, а ему уже видится в ее взгляде преднамеренность. Хелле поправляет его усы, в прикосновении округлых женских пальцев словно бы таится предвкушение потехи: сперва наведем на него лоск, а потом позабавимся, посмотрим, как этот анонимщик будет поджариваться на медленном огне!

Не так уж трудно догадаться, кто автор письма, кого еще кроме Мати тревожит «положение в съемочной группе».

Не надо было писать, думает Мати, да теперь уж поздно. И как это взбрело мне в голову! Впрочем, в ту ночь он был не в состоянии что бы то ни было соображать…

— Мати, у тебя будет еще две фразы, — говорит Мадис. — Первая: «Прелестная барышня, может, прогуляемся немножко?..» И вторая: «А не свить ли нам гнездышко?» Ты их, конечно, скажешь по-эстонски, потом мы сделаем синхронный перевод.

Понятно! В глазу Мадиса тоже мелькнуло злорадство, мелькнуло и мгновенно исчезло. Мати это ясно видел, а затем глаз снова ничего не выражал.

— Я знаю, что ты немножко, ну, а-а-а-а, но это не беда, — вполголоса добавил Мадис. — Да и вообще почему бы красивому офицеру, покорителю сердец, немного не позаикаться? Это даже интересно… Не стесняйся, женщинам ты нравишься, я это знаю.

Надо отказаться! Прямо сейчас же запротестовать! Однако губы Мати помимо его воли расплываются в заискивающей улыбке.

— Я не знаю… — пытается он начать.

— И знать тут нечего, — заключает разговор Мадис и машет осветителям. — Ты идешь вот отсюда, от этого дерева, навстречу тебе выходит Марет. Тут ты и произносишь свою первую фразу. — И Мадис, повернувшись, приказывает: — Мотор!

Ослепительно горят «юпитеры», потусторонний лиловый свет мерцает под деревьями, мерцает на лицах. Слышен беспокойный сухой треск вольтовой дуги.

Мати видит, как стоящие поодаль подходят к съемочной площадке. Он это сотни раз видел, но сегодня в центре светового пятна он, Мати, этот а-а-а-а. Мати скользит взглядом по лицам присутствующих: вялая удовлетворенность Хелле, нескрываемое возбуждение Реэт, прямо-таки отеческая снисходительность и притворное дружелюбие Мадиса! Мати знакомо все это еще со времен Сморчка, со времен «самозащищающейся женщины». «Не робей, дружок, надо только немножко взять себя в руки, собраться с мыслями…» Вся эта шайка в заговоре против него, Мати!

Откуда-то выскакивает Реэт, прямо у него под носом, щелкнув, сходятся деревянные крылья хлопушки.