Средь шумного бала…

Тщетно, художник, ты мнишь, что творений
                                              своих ты создатель!
Вечно носились они над землею, незримые оку.
Нет, то не Фидий воздвиг олимпийского
                                              славного Зевса!
Фидий ли выдумал это чело, эту львиную гриву,
Ласковый, царственный взор из-под мрака
                                              бровей громоносных?
Нет, то не Гeте великого Фауста создал, который,
В древнегерманской одежде, но в правде
                                              глубокой, вселенской,
С образом сходен предвечным своим от слова
                                                                до слова.
Или Бетховен, когда находил он свой марш
                                                         похоронный,
Брал из себя этот ряд раздирающих сердце
                                                             аккордов,
Плач неутешной души над погибшей великою
                                                             мыслью,
Рушенье светлых миров в безнадежную бездну
                                                               хаоса?
Нет, эти звуки рыдали всегда в беспредельном
                                                          пространстве,
Он же, глухой для земли, неземные подслушал
                                                             рыданья.
Много в пространстве невидимых форм
                                              и неслышимых звуков,
Много чудесных в нем есть сочетаний и слова
                                                             и света,
Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть
                                                            и слышать,
Кто, уловив лишь рисунка черту, лишь созвучье,
                                                            лишь слово,
Целое с ним вовлекает созданье в наш мир
                                                          удивленный.
O, окружи себя мраком, поэт, окружися
                                              молчаньем,
Будь одинок и слеп, как Гомер, и глух,
                                              как Бетховен,
Слух же душевный сильней напрягай
                                              и душевное зренье,
И как над пламенем грамоты тайной бесцветные
                                                                    строки
Вдруг выступают, так выступят вдруг
                                              пред тобою картины,
Выйдут из мрака всe ярче цвета, осязательней
                                                                  формы,
Стройные слов сочетания в ясном сплетутся
                                                          значенье…
Ты ж в этот миг и внимай, и гляди, притаивши
                                                           дыханье,
И, созидая потом, мимолетное помни виденье!

Октябрь 1856

«Что ты голову склонила?…»

Что ты голову склонила?
Ты полна ли тихой ленью?
Иль грустишь о том, что было?
Иль под виноградной сенью

Начертания сквозные
Разгадать хотела б ты,
Что на землю вырезные
Сверху бросили листы?

Но дрожащего узора
Нам значенье непонятно —
Что придет, узнаешь скоро,
Что прошло, то невозвратно!

Час полуденный палящий,
Полный жизни огневой,
Час веселый настоящий,
Этот час один лишь твой!

Не клони ж печально взора
На рисунок непонятный —
Что придет, узнаешь скоро,
Что прошло, то невозвратно!

Ноябрь 1856

Б. М. Маркевичу

Ты прав; мой своенравный гений
Слетал лишь изредка ко мне;
Таясь в душевной глубине,
Дремала буря песнопений;
Меня ласкали сон и лень,
Но, цепь житейскую почуя,
Воспрянул я; и, негодуя,
Стихи текут. Так в бурный день,
Прорезав тучи, луч заката
Сугубит блеск своих огней,
И так река, скалами сжата,
Бежит сердитей и звучней!

Осень 1856

«И у меня был край родной когда-то…»