Среди ангелов

Валерий медленно опустился на кровать и гусеницей заполз под ленивое одеяльце. Квартирный пленник подавил чувство голода и захрапел, задремал, но не заснул. Наволочка пахла стиральным порошком, и, недоулыбнувшись, в полудреме, Валерий подумал: «Как странно! Я ведь так давно не стирал своё постельное бельё…» Затхлый запах, гниль, плесень и грязь стали его главными спутниками. Он открыл глаза, не желая спать, и нервно забарабанил пальцами по коленям, хотя и колокола давно отыграли. Иногда в мире беспорядочных движений рождался новый ритм, но человек не пытался его уловить, чтобы лучше запомнить, отшлифовать, а потом воспроизвести. Он подавлял вдохновение так же, как подавлял голод. А стучать… «Стучать я люблю. Надо же чем‑то занимать самого себя». Кто‑то ворвался в идиллию его стука щелчком ключа в замочной скважине. Валерий вздрогнул и прислушался. «Что это? Кто это может быть?»

Тишина. Полноценная, полумёртвая, совершенная. Такую тишину хочется прижать к себе и разорвать на части, чтобы из вечного хаоса породить хотя бы какой‑нибудь шум. Но вместо этого Валерий только облегчённо вздохнул. «Просто показалось… Ничего страшного… Желудок расстроен». Он даже приготовил пальцы, чтобы выбить ещё какую‑нибудь выдуманную мелодию, но не успел издать ни одного маленького круглого одноцветного звучка… Кто‑то очень громко и характерно выругался. Валерий, побледнев, уставился на дверь. «Но так может ругаться только, только…» Кто‑то издал победный крик и, наконец, открыл. Мужчина затрясся, точно в лихорадке, вдруг осознав, что одеяло не спасёт от собственного сумасшествия. Дверь в комнату с шумом отворилась, и на пороге появилась Она – бодрая, улыбающаяся, резкая и экстремально очаровательная. Женщина подлетела к кровати и с силой ударила её ногой. На всё ещё молодом, живом лице изобразилась недовольная гримаска. Прищуренные глаза устремили взгляд на лежачего, точно намереваясь усилием мысли поднять его в воздух. Не получив отклика, она как будто что‑то вспомнила, покачала головой в такт быстрой мысли, наклонилась и с шумом расстегнула кожаные сапоги. Валерий предпринял попытку встать, но не смог удержаться на ногах и снова рухнул. Прикрыл глаза и сквозь хитрые щёлочки поглядывал на нежданную гостью. «Чудится, или…?» Женщина тяжело вздохнула и безжалостно ущипнула старого друга за руку.

– Ну чего, очнулся? – она приправила фразу парой непечатных слов. Вспомнив, что ещё не разделась, женщина быстро сняла малиновое пальто и бросила на стол. Ничего не подозревавшая ваза соскользнула на пол, но не разбилась. Гостья с отвращением поглядела на неё: «Фи, подделка». Валерий поднял голову и протянул к женщине руки. «Пожалеет, притворись я умирающим?» Но женщина тотчас же распознала сцену из непоставленной пьесы и быстро отпихнула от себя неподъёмное тело.

– Мария… Маша… Откуда ты?

Сорок четыре года насмешливо покрутили у виска, когда им приказали встать на законное место в паспорте подле фотографии с красивым, почти не тронутым морщинами лицом. Светло‑рыжие колечки падали на прикрытые легкой прозрачной тканью плечи. Насмешливые и строгие одновременно, яркие зеленые глаза глядели через стёкла круглых очков. Этот взгляд очаровал больного, отнеся его послушные кости в сладостный рай прошлого. И вдруг он почувствовал себя двадцатилетним юношей с громким сердцем, который обнимал безупречные круглые плечи избранницы и вытирал салфеткой неаккуратно накрашенные губы. Валерий даже рассмеялся – звонко, как прежде, и, достаточно изучив почти совсем не изменившееся лицо, громко сказал:

– А губы красить так и не научилась!

Мария вспыхнула, схватила зеркальце, вытерла губы и строго посмотрела на собеседника. Тот отодвинулся, прекрасно зная, из какого акта эта опытная актриса вырвет следующие жесты. Женщина ударила обидчика по голове большой чёрной сумкой, а он продолжил смеяться… «Губы, губы, губы!»

– Ненавижу тебя, отощавший старичок! Дьявол с мешками под глазами! Выдранная клавиша! Да посмотри, в кого ты превратился, жуткий мерзавец! – глаза горели, как подожжённые, и метали искры ярче грозовых молний. С сумкой в руках она была похожа на палача, готового опустить на жертву последний удар, но… Губы дрожали; единственное, на что была способна эта женщина – выстрелить в противника из игрушечного водяного пистолета. И Валерий прекрасно это знал, он взял её руки и прижал к губам:

– Ты всё та же… Чем злее, тем красивее.

Мария вскочила с кровати и пнула старенький стул. Обиженно застонав, он развалился на части и умер, никем не оплаканный.

– Хоть бы починил! – проворчала женщина. Потом отворила окно, зажгла сигарету, но не закурила. В глазах заплясали безумные чертенята.

– Чёртова гусеница! Это ты чёртова гусеница! Лежишь и ничего не делаешь! Даже еду приготовить лень! А бельё? Сколько лет ты не стирал бельё? Терпеть тебя не могу! Из‑за тебя пропала моя сигарета. И холодно, прекрати открывать окно на ночь.