Среди гор

— Ты что уставился на меня, словно никогда женщин не видел? Не думай, что тебя тут ждут с нетерпением! Езжай своей дорогой! Молодой, а уже привык, видать, приставать к женщинам, когда в юрте никого нет… Иди, иди… Знаю я тебя…

Саламат-уулу по-всякому уверял ее, клялся, божился, но женщина и слушать не хотела.

— Нет кумыса, и воды тоже нет… Иди, иди отсюда, милый… Чем верить словам мужчин, лучше я поверю моему телку, который пасется со своей матерью… Скажешь ему: «Не высасывай молоко!» — так он и не станет.

Словом, бедному путнику ничего не оставалось, как сесть на лошадь и уехать, так и не утолив жажду. И не раз еще ему приходилось слушать от молодых женщин обидные слова, и все лишь за всегда смеющиеся, быстрые глаза. Пробовал он и не смотреть им в лицо: ходил хмурый и при виде женщин упирался взглядом в землю. Но из этого ничего не получалось: как нельзя свести с тела родимое пятно, так и невозможно упрятать свой истинный, врожденный характер. Даже теперь, когда годы и заботы покрыли голову седеющими волосами и между бровей, под глазами и на широком лбу залегли мелкие, густые морщинки, его живые, проницательные глаза заставляли ошибаться таких молодок, как Мария. Но когда Саламат-уулу задумывался, он становился неузнаваем: на темное, смуглое лицо ложилась тень, его небольшие зоркие глаза смотрели строго, решительно. Чем ближе узнаешь его, тем больше убеждаешься, что вовсе он не «смешливый» и не «легкомысленный», а, наоборот, очень серьезный, деловой человек, способный, когда это необходимо, не двигаясь с места, просидеть всю ночь за работой. Сейчас, разостлав перед гостями дастархан и разливая чай из самовара, Мария едва сдерживала смех, озорно поглядывая из-под ресниц на гостя, но на лице Саламат-уулу уже не было прежнего насмешливого выражения.

Она не поверила этому и думала по-своему: «Этот, видать, большой хитрюга: прикидывается по-всякому…»

— Не будем ничего откладывать на завтра, собирай коммунистов, товарищ! — сказал Саламат-уулу Самтыру после того, как гости кончили пить чай. — Пусть и комсомольские активисты придут…

Самтыр тут же послал Акая за Сапарбаем и Джакыпом. Мимо проходил Орузбай. Самтыр окликнул его:

— Эй, Оке, вы там живете по соседству с Матаем, скажите ему, пусть немедленно собирает в школу всех коммунистов и комсомольцев. Да и сами не запаздывайте!..

Самтыр вскочил на коня и объехал весь аил.

Народ не заставил себя долго ждать. Сразу же в школу потянулись люди, и за время, когда едва успел бы вскипеть чайник, все были в сборе.

Если бы это было раньше, то на собрании верховодили бы Карымшак и Касеин. Положив на парты свои огромные, мохнатые тебетеи, они бы властно, по-хозяйски, покрикивали, выражая свое авторитетное мнение. Теперь времена не те. В прошлом году на чистке они оба были исключены из партии. Особенно это удручало Касеина. Да, теперь уже нечем гордиться, нечего важничать: породниться с могущественным Батырбеком так и не удалось, а новый зять его — Саадат — лишился должности. Крепко пошатнулся авторитет Касеина в аиле. Даже Иманбай теперь насмехается над ним, не дает спокойно выпить чашку бузы: «О-эф, Касеин, когда-то ты все ногами попирал, ты был так важен, словно бы эту гору Орток ты сам перенес сюда и установил!.. А теперь, смотрю, и ты так же ищешь, где бы выпить бузы, как и все другие!..»

«Чем слышать такие речи от босоногого бедняка, лучше уж слушать проклятья от своей жены», — решил Касеин и стал очень редко появляться на людях. Узнав, что Самтыр вернулся вместе с уполномоченными и что в школе состоится собрание коммунистов и комсомольцев, Касеин больно прикусил губу. Он некоторое время молчал и затем обратился к Абды, принесшему эту весть:

— Слушай, Абды, ты иди… На Джакыпа нельзя положиться, а ты иди, послушай, что будут говорить приезжие начальники… А потом нам расскажешь…

Карымшак же не мог усидеть дома и решил все же отправиться на собрание. Он накинул на плечи шубу и направился было на улицу. Вслед за ним вышла из дому его байбиче. Карымшак шел медленной, вялой поступью, все еще, видимо, колеблясь, идти ему или не идти. Байбиче догнала его и, чтобы не испугать, тихонько окликнула:

— Отец детей!

Карымшак остановился.

— Ты куда идешь под вечер?

— А ты не видишь разве?

— Брось, не ходи, — доверительно, но в то же время твердо посоветовала жена. — Что там тебе делать… Я наказала Султану, чтобы он послушал, а потом рассказал нам… Раз уж ты там не сидишь во главе, то не унижай свою высокую голову, не ходи… Идем домой, отец детей!

Как ни обидно было Карымшаку, как ни обливалось сердце кровью, но пришлось послушаться байбиче. Он молча вернулся.