Среди гор

— Сегодня, наверное, пригодится ваша охотничья сноровка! — негромко ответил Сапарбай.

Впереди ничего не было видно, и группа Сапарбая, миновав одну лощину, перевалила через бугор в другую.

Саадатовцы тоже не зевали. Их уже известили, что напрямую в аил идти нельзя, так как по пути они могут встретить засаду. Пришлось отложить намерение напасть на аил ранним вечером. Басмачи сели на коней, только когда опустилась глубокая ночь и аил, потушив огни, уснул. На подступах к аилу Саадат приостановил лошадь:

— Здесь жили мои предки: отцы и деды, а я, их потомок, должен буду покинуть сегодня аил и уйти в далекие края! Кто знает, удастся ли отбить наш скот из артели и увести с собой сородичей? А может, не удастся? Но, как бы то ни было, пока я жив, я не покорюсь и буду мстить. Благословите, Касеке!

Касеин, восседая на высоком, статном коне, раскрыл ладони.

— Да придет бог на помощь нам, мученикам! — благословил он. — Да сохранит нас на узкой тропе, на бурной переправе сам пайгамбар Сулейман. Кто отступится от нашего праведного дела, да постигнет его кара клятвоотступничества, да проклянут его наша родная земля, светлое небо и могучие горы!

С этим благословением и вместе с тем напутствием Саадат решительно тронул коня. За ним из чащобы леса двинулись молчаливой гурьбой и другие.

Время шло, а доброотрядцы еще не встретили басмачей. Сапарбай беспокоился: Саадат хорошо знал горы и тропы, он мог пойти другой дорогой или незаметно проскользнуть под самым их носом. Оставив в ложбине человек пять доброотрядцев, Сапарбай вместе с Осмоном и Орузбаем поехали прощупать, как обстоят дела в самом аиле, но они уже упустили нужный момент.

Приближаясь к аилу, Саадат пошел по склону косогора. Перевалив через его гребень, он спустился в глубокую балку между двумя грядами бугров и вывел своих людей прямо к аилу с восточной стороны. Никто не ожидал, что он мог появиться в этом месте. Эта сторона аила считалась недоступной и неудобной для подхода басмачей, и поэтому сюда даже отогнали маток с жеребятами, как в наиболее безопасное место. Это были не артельные лошади, а те, что оставались у своих хозяев, но для басмачей было все равно. «Грех не поживиться скотом, что тебе на пути бог посылает!» — сказал один из них, казах Укет.

Когда Сапарбай с товарищами спустился в аил, басмачи уже пригнали табун в один из крайних загонов и принялись отбивать маток от жеребят, чтобы угнать их налегке.

Заслышав подозрительные звуки, доброотрядцы приостановились, нагибаясь к гривам, стали всматриваться и прислушиваться. В одном из домов уже разбирали юрту, сворачивая кошмы. Это первым заметил Осмон. Слышно было, как негромко разговаривали в стороне басмачи:

— Лови вперед жеребца.

— А кобыл с сосунками как, оставим?

— Оставляй, мешать будут сосунки.

— Вьюки полегче вяжите, куда столько берете?!

Каждый раз можно было различить голос Саадата, а Касеина не было слышно совсем. Он, наверно, был уже в своем эшимовском аиле.

— Все понятно, товарищи! — проговорил Сапарбай. — Заходите с той стороны дувала. Если завяжется стрельба, не бежать!

Из-за угла двора в это время появились двое верховых и замерли, остановившись на ходу.

— Кажется, они заметили нас! — прошептал возле Сапарбая Орузбай. — Как бы еще не выстрелили?

Но те повернули коней и скрылись за углом. На некоторое время разговоры во дворе смолкли, и в этот момент ночную тишину разрезал громкий, сильный голос Сапарбая:

— Саадат! Одумайся, еще не поздно. Не впадай в заблуждение, друг мой! Возвращайся в аил! Тебя никто не тронет, я ручаюсь.

В ответ из-за дувала раздался выстрел. Жеребец Сапарбая шарахнулся в сторону, а Осмон и Орузбай, вскинув ружья, пригнулись к гривам коней.

— Не стреляй! — крикнул Сапарбай, укрываясь вместе с товарищами за дувал на огороде. — Ты этим сделаешь для себя только хуже. Если ты смелый джигит, то не бойся наказания, возвращайся к народу!

На этот раз выстрела не последовало.

— Предупреждаю тебя, Саадат, что ты окружен!

На мгновение вокруг стало тихо-тихо. Эта зловещая тишина была страшнее, чем выстрелы. Орузбай приглушенно пробормотал:

— Дорогой Сапаш, кто-то выглядывает из-за дувала, разреши, я прихлопну его!

— Не надо, Оке! — возразил Сапарбай. — Как можно стрелять в своих же аильчан? Не вина их, а беда, что, ослепленные злобой, они стали на неверный путь.

— Эй, собака! — наконец выкрикнул в ответ Саадат. — Как тебе не стыдно призывать меня к примирению, сволочь ты за это! Позабыл, кто тебя сделал человеком? Это ты натравлял на меня Шарше, это ты вынудил меня уйти из родного дома!