Среди грабителей и убийц. Воспоминания начальника сыскной полиции

Озадаченный толчком, Гребенников (это был он) в первый момент растерялся. Этим воспользовался Б. и обхватил его. Но Гребенников, увидев опасность, сильно рванулся и освободился от сжимавших его рук. Почувствовав себя на свободе, он бросился вперед, но сейчас же попал в руки Ю. Они схватили Гребенникова за руки. Видя, что сопротивление бесполезно, Гребенников покорился своей участи, произнеся с угрозой:

– Какое вы имеете право нападать на честного человека средь бела дня, точно на какого-нибудь убийцу или вора? Прошу немедленно возвратить мне свободу, иначе я тотчас буду жаловаться прокурору! Не на такого напали, чтобы вам прошло это даром. Вы ошиблись, приняли, вероятно, меня за кого-либо другого. Покажите бумагу, разрешающую вам меня арестовать.

– Причину ареста сейчас узнаешь в сыскном отделении! – проговорил в ответ Б., не переставая вместе с агентом крепко держать за руки Гребенникова. Затем все трое сели в проезжавшую мимо карету и привезли его в сыскное отделение.

Гребенников всю дорогу выражал негодование по поводу своего ареста и обещал пожаловаться самому министру на своевольные действия полиции.

В сыскном отделении Гребенников был обыскан. У него оказались золотые часы покойного князя Аренсберга и несколько французских золотых монет.

Таким образом, к вечеру второго дня после обнаружения преступления оба подозреваемых уже были в руках правосудия. Дальнейший ход дела уже не зависел от сыскной полиции, но тем не менее допросы происходили в нашем управлении.

Таким образом, к вечеру второго дня после обнаружения преступления оба подозреваемых уже были в руках правосудия.

Обвиняемые в убийстве князя Аренсберга Шишков и Гребенников не сознавались в преступлении, и это обстоятельство огорчало всех присутствовавших. Многие выражали мне свое явное неудовольствие на неспособность органов дознания добиться от преступников признаний. Щекотливое положение, в котором я оказался благодаря упорному запирательству арестованных, заставило меня доложить обо всем происходившем моему непосредственному начальнику генерал-адъютанту Трепову.

Трепов тотчас же приехал в управление и вошел в комнату, где содержался Гребенников.

– У тебя третьего дня борода была длиннее, когда тебя видели в доме князя Голицына! – сказал генерал, в упор глядя на Гребенникова.

Гребенников, когда-то служивший письмоводителем у следователя, сразу понял, что его хотят поймать на слове, и, немного подумав, спокойно ответил:

– А где же этот дом князя Голицина? Как же могли меня там видеть, когда я и дома-то этого не знаю!

Этот допрос также не дал никакого результата. Шишков тоже не сознавался, отвечая на все вопросы или фразой: «Был выпивши, не помню, где был», либо молчал.

Прокурор, бесплодно пробившийся с Шишковым битых три часа, заявил мне, что ни ему, ни следователю ни один из преступников не признался.

– Хотя для обвинения уже имеются веские улики, – сказал он в заключение, – но было бы весьма желательно, чтобы преступники сами рассказали подробности совершенного ими убийства.

Моя задача, как я думал, была окончена с честью, а между тем я же должен был, как оказывалось, во что бы то ни стало добиться признания. Это было необходимо для того, чтобы убедить австрийского посла в том, что арестованные были настоящими преступниками, о чем он торопился сообщить в Вену.

Убежденный, что общее мнение присутствующих не оскорбит меня подозрением в применении насилия для получения признания у обвиняемых и получив массу уверений, что успех, если он будет достигнут, будет отнесен к моему искусству в допросах, я решил приступить к окончательному допросу.

По воспитанию и по характеру эти два преступника совершенно не походили друг на друга.

По воспитанию и по характеру эти два преступника совершенно не походили друг на друга. Гурий Шишков, крестьянин по происхождению, совсем не отличался от общего типа преступников из простолюдинов. Мужик по виду и по манерам, он был чрезвычайно угрюм и несловоохотлив. Сердце этого человека, как характеризовали его потом его же родственники, не имело понятия о сострадании.

Товарищ его, Петр Гребенников, происходил из купеческой семьи. В семье он жил в довольстве и даже дома получил некоторое образование. Живя с отцом, занимался торговлей лесом. Он показался мне более развитым, чем Шишков, и более способным к порыву, если задеть его самолюбие – эту слабую струнку даже у закоренелых преступников.

Я решил быть с ним крайне осторожным в выражениях, главное, не быть гневным и устрашающим чиновником, а самым обыкновенным человеком.