Сын хотя и незначительного, но все же чиновника, он получил кое-какое образование, дополнив его верхушками разных знаний, схватывать которые он был великим мастером. Не сбейся он с пути, из него получился бы дельный, умный службист. Натура эта была, безусловно, богато одаренная, одна из тех русских «широких» натур, которые, благодаря своему размаху, с одинаковой легкостью, порывистостью могут сделаться и величайшими праведниками – «подвижниками», и величайшими злодеями, извергами естества. Все дело у таких людей – в одном психологическом моменте. Распалилась душа на добро – он рубашку с себя снимет и отдаст ее, по-евангельски, неимущему, распалилась душа на зло – нет того преступления, на которое не пошел бы этот человек. Никаких полумер, никогда – золотой середины.
И вот в тиши своего кабинета я принялся обдумывать план допроса. На чем его построить? На системе сбивания? Нет, таких «умниц», тонких и осторожных, этим не проймешь. На системе «обращения к голосу сердца»? И это, увы, мало подходяще: Митрофановы – субъекты не из породы сентиментальных сусликов. Они не любят, более того, они ненавидят и бесятся, когда им говорят о сердце, душе, раскаянии, духовном спасении, обновлении. И это вполне понятно и психологически объяснимо: дело в том, что все это – и сердце, и душа действительно были у них, но они оплевали, загрязнили свой духовный Сион и с тех пор не любят, чтобы бередили их старые, больные раны. Наконец, я остановился на одном плане.
Я позвонил и приказал вошедшему Жеребцову:
– Приведите Митрофанова!
Вошел Митрофанов. Но этот раз он предстал передо мной уже не женщиной атлетического роста, а высоким, широкоплечим мужчиной, одетым чисто, почти франтовато. Я пристально стал вглядываться в его лицо. Оно было очень красиво. Высокий лоб, выразительные, немного насмешливые черные глаза, прямой нос, очень чувственные, красные губы, пушистые темные усы и курчавая бородка.
Вошел Митрофанов. Но этот раз он предстал передо мной уже не женщиной атлетического роста, а высоким, широкоплечим мужчиной, одетым чисто, почти франтовато.
Странное дело: ни бурно проведенные годы, годы постоянного разгула с вином и «лихими бабенками», ни пребывание в тюрьме, ничто не наложило на его лицо отталкивающего, неприятного отпечатка. Оно было красиво, свежо и в настоящую минуту – до поразительности спокойно. «Немудрено, что такой молодчик сводит с ума женщин», – пронеслось у меня в голове.
Он вежливо поклонился. Я не сводил с него взора. Это, по-видимому, нисколько его не смущало, потому что он тоже стал глядеть, не изменив ни на йоту своей позы. «Да, гусь-то лапчатый», – опять пронеслось в голове.
– Ну, Митрофанов, – начал я после продолжительной паузы, – что и как мы будем с вами говорить?
– А право, не знаю, ваше превосходительство, это зависит от вас, – ответил он.
Я подметил в его глазах вдруг вспыхнувший огонек насмешки.
– Нет, Митрофанов, не от одного меня это зависит, а также и от вас.
– Как так? Не пойму.
– Очень просто. О чем говорить… Ну, разумеется, мы будем говорить об убийстве Сергеевой. Теперь другой вопрос: как говорить. Вот это-то и зависит от вас.
– А именно?
– Мы можем говорить и очень долго, и очень кратко. В первом случае вы отнимете и от себя, и от меня несколько часов сна, во втором случае все будет окончено в несколько минут.
Я рассмеялся. Улыбнулся и он.
– Что же вы выбираете?
– Конечно, последнее. Я очень устал. Всю эту ночь я не спал.
– Почему?
– С бабой путался.
– Отлично. Итак, в двух-трех словах расскажите: как вы убили Сергееву и ограбили несчастного титулярного советника Шнейферова? – быстро задал я ему вопрос.
Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Это… это слишком уж скоропалительно даже и для вас, ваше превосходительство, – ответил он, улыбаясь концами губ.
– Да вы ведь сами стоите за быстроту допроса, Митрофанов?
– Совершенно верно, но из-за быстроты допроса принимать на себя убийство и ограбление, которых я не совершал, слишком уж великодушно будет с моей стороны.
– Вот что… Значит, вы не убивали? Не грабили? Ах, это скучно, Митрофанов.
– Покорнейше благодарю… Вам скучно, что я не убивал никого и не ограбил, и для того, чтобы вам было веселее, я должен убить Сергееву и ограбить ее хозяина Шнейферова?
– Мне скучно, Митрофанов, потому что я отлично знаю, что убили Сергееву вы и ограбили ее хозяина тоже вы, а теперь вы это начинаете отрицать… Скучно ведь, точно клещами, вырывать у вас признание, которое вы могли бы сделать сами. Признаюсь, я не думал, что вы пойдете по стопам мелких преступников, которые на допросах только и знают отвечать, что «знать не знаю и ведать не ведаю». У нас составилось о вас мнение как об умном и ловком человеке…
– Благодарю покорно за столь лестное мнение!
– Значит, вы – как и все? Что же, желаете, чтобы вас сбивать, путать?
– Это как вам угодно. Только навряд ли удастся…