Среди грабителей и убийц. Воспоминания начальника сыскной полиции

Странное зрелище представляла собою эта молчаливая группа людей. Точно могильщики, роющие «богатую» могилу.

Шереметьевский, освещая фонарем место, где рыл Иванов, жадно следил за каждым движением преступника.

– Нате, берите… вот… – тихо промолвил тот.

Шереметьевский нагнулся и взял из ямы узелок.

– Ну, голубчик? – быстро спросил я, лишь только Шереметьевский вошел в три часа ночи в мой кабинет.

– Вот, ваше превосходительство, – ответил он, подавая мне узелок.

Я развязал его. В нем было два свертка. В первом – в газетной окровавленной бумаге кожаный бумажник, в котором оказались: два билета городского кредитного общества по 1000 рублей, один билет того же общества в 500 рублей, два билета Государственного банка 5-го выпуска (один в 1000 рублей, другой – в 100 рублей), четыре билета первого внутреннего выигрышного займа и облигация пароходного общества «Самолет» в 250 рублей. Во втором свертке из синей разорванной бумаги с написанной на ней фамилией «Миклухо-Маклай» и перевязанном крестообразно синей тесемкой оказались: 8 билетов Государственного банка выпуска 1860 года по 100 рублей каждый, причем один из них запачкан кровью, и 35 билетов Кредитного общества по 100 рублей.

Михаил Иванов объяснил, что все эти ценности он не считал, а зарыл их на кладбище 20 апреля, в два часа дня.

Следствие, ввиду особой важности преступления, было проведено быстро и энергично. Однако ничего нового оно не дало. Иванов теперь упорно стоял на том, что убийство Миклухо-Маклай совершил он один, и заявлял, что другие задержанные ни в чем не виноваты. Он оговорил их облыжно[13].

Следствие, ввиду особой важности преступления, было проведено быстро и энергично. Однако ничего нового оно не дало. Иванов теперь упорно стоял на том, что убийство Миклухо-Маклай совершил он один, и заявлял, что другие задержанные ни в чем не виноваты. Он оговорил их облыжно.

Находясь в Казанской части, он покушался на самоубийство или бегство – понять довольно трудно. По показаниям полицейских надзирателей Кохановского и Морозова, дело было так.

Порученный их наблюдению арестант Иванов сидел у стола, возле окна, на стуле. У противоположного конца стола сидел Морозов, а дальше, в нескольких шагах, – Кохановский. Вдруг Иванов вскочил на стул, дернул рукой за окно, которое отворилось, и быстро высунулся из окна. В эту секунду Морозов бросился к Иванову и схватил его за ногу, но Иванов сильно оттолкнул Морозова. Морозов от удара отлетел от преступника и упал на Кохановского.

Воспользовавшись замешательством, Иванов бросился из окна, с высоты 14 аршин[14], но упал на разостланные во дворе тюфяки нижних чинов пожарной команды, где и был схвачен быстро сбежавшими по лестнице Кохановским и Морозовым.

Сейчас же его перенесли в приемный покой Казанской части, где первую помощь оказал ему врач Бенуа, по заключению которого Иванов получил ушибы таза и головы. Оттуда он был отправлен в тюремный госпиталь, где пролечился несколько месяцев.

Окружным судом Михаил Иванов был приговорен к 12 годам каторжных работ.

Иван Путилин Очерк некоторых видов воровства в Петербурге

От первого редактора (1904 г.)

Среди многих материалов, оставшихся после покойного И. Д. Путилина, есть весьма интересная тетрадь, озаглавленная «Общий очерк воровства и мошенничества в Петербурге». Судя по заглавию, автор задался довольно большой задачей – изложить результаты и итоги своих долголетних наблюдений над этой стороной жизни нашей обширной Северной столицы. «Очерк» обещал быть весьма, весьма пространным и должен был охватить все стороны преступного мира и деятельность по возможности всех – разного вида, сорта и оттенка – воров и мошенников столицы.

Нечего и говорить, как интересна и как поучительна была бы подобного рода работа, если бы покойному Ивану Дмитриевичу удалось довести ее до конца. Многолетнее изучение преступных элементов столицы, понимание всех тонкостей психологии этой своеобразной среды и вдумчивость Ивану Дмитриевичу служили порукой тому, что предполагаемый «Общий очерк» дал бы многое для изучения и борьбы с темными силами повседневной жизни, которые копошатся где-то там, «на дне», и проявляют себя то здесь, то там всплывающими преступлениями… К сожалению, однако, «Общий очерк» не был окончен.