Среди красных вождей

И вслед за тем ко мне является без доклада и даже не постучав, и сам «курьер» Коминтерна. Это развязный молодой человек типа гостинодворского молодца, всем видом и манерами как бы говорящий: «а мне наплевать!» Он спокойно, не здороваясь и не представляясь, усаживается в кресло и, имитируя своей позой «самого» Зиновьева, говорит:

– Вы и есть товарищ Соломон?… Очень приятно… Я Сливкин… слыхали?… да, это я, товарищ Сливкин… курьер Коминтерна или правильнее, доверенный курьер самого товарища Зиновьева… Еду по личнымпоручениям товарища Зиновьева, – подчеркнул он.

Я по своей натуре вообще не люблю ами-кошонства и, конечно, появление «товарища» Сливкина при описанных обстоятельствах вызвало у меня обычное в таких случаях впечатление. Я стал упорно молчать и не менее упорно глядеть не столько на него, сколько в него. Люди, знающие меня, говорили мне не раз, что и мое молчание и гляденье «в человека» бывают очень тяжелыми. И, по-видимому, и на Сливкина это произвело удручающее впечатление: он постепенно, по мере того, как говорил и как я молчал, в упор глядя на него, стал как то увядать, в голосе его послышались нотки какой то неуверенности в самом себе и даже легкая дрожь, точно его горло сжимала спазма. И манеры и поза его стали менее бойкими… Я все молчал и глядел…

– Да, по личным поручениям товарища Зиновьева… по самым ответственным поручениям, – как бы взвинчивая себя самого, старался он продолжать, постепенно начиная заикаться: – Мы с товарищем Зиновьевым большие приятели… э-э-э, мы… т. е., он и я… Вот и сейчас я командирован по личному распоряжению товарища Зиновьева… э-э-э… никого другого не захотел послать… э-э-э… пошлем, говорит, товарища Сливкина… он, говорит, как раз для таких деликатных поручений… э-э-э… Меня все знают… вот и в канцелярии у вас… все… э-э-э… спросите, кого хотите про Сливкина, все скажут… э-э-э… душа… э-э-э… человек…

Он окончательно стал увядать. Я был жесток – продолжал молчать и глядеть на него моим тяжелым взглядом…

– А что, собственно, вам угодно? – спросил я его, наконец.

– Извините, товарищ Соломон… э-э-э-… верно, я так без доклада позволил себе войти… извините… может быть, вы заняты?…

– Конечно, занят, – ответил я. – Что же вам, все таки, угодно?

И он объяснил, что явился получить ассигнованные ему двести тысяч германских марок золотом и что, так как он едет с «ответственным» поручением самого товарища Зиновьева то и позволил себе войти ко мне без доклада и даже не постучав. Он предъявил мне соответствующее удостоверение, из которого я узнал, что «он командируется в Берлин для разного рода закупок по спискам Коминтерна, находящимся лично у него, закупки он будет производить лично и совершенно самостоятельно, лично будет сопровождать закупленные товары», что я «должен ему оказывать полное и всемерное содействие, по его требованию предоставлять в его распоряжение необходимых сотрудников…» и что «отчет в израсходовании двухсот тысяч марок Сливкин представить лично Коминтерну».

– Хорошо, – сказал я, прочтя его удостоверение, – идите к главному бухгалтеру, унего имеются все распоряжения…

Он ушел. Была какая то неувязка в документах. Он кричал, бегал жаловаться, всем и каждому тыча в глаза «товарища Зиновьева», свое «ответственное поручение» и пр.

– Кто такой этот Сливкин? – спросил я Маковецкого, который в качеств управдела должен был все знать.

– Просто прохвост, курьер Коминтерна, – ответил Маковецкий. – Но все дамы Гуковского от него просто без ума. Он всем всегда угождает. Одна говорит: «товарищ Сливкин, привезите мне мыла Коти»… «духов Аткинсона», просит другая. Он всем все обещает и непременно привезет… Вот увидите, и вам привезет какой-нибудь презент, от него не отвяжешься… Но он действительно очень близок к Зиновьеву… должно быть, по исполнению всяких поручений…

И он замолк, так как был человеком скромным и целомудренно не любил касаться житейской грязи…

Перед отъездом Сливкин зашел и ко мне проститься, доложив о себе через курьера.

– Я зашел проститься, – сказал он, – и спросить, нет ли у вас каких либо поручений?… что-нибудь привезти из Берлина?… Пожалуйста не стесняйтесь, все, что угодно… денег у меня достаточно… хватит…

– Нет, благодарю вас, – ответил я, – мненичего не нужно… Желаю вам счастливого пути…

Он ушел видимо разочарованный…

Недели через три я получаю от него телеграмму из Берлина, в которой он сообщает, что прибудет с «ответственным грузом» такого то числа с таким то пароходом и требовал чтобы к пароходной пристани по пристанской ветке были поданы два вагона для перегрузки товара и для немедленной отправки его в Петербург.