Среди лесов

Председатель колхоза «Дружные всходы» Касьян Филатович Огарков сам отдаленно напоминал вымокший на осеннем дожде колос. Он высок, тощ, сутул, голова слишком мала, не по длинному телу, лицо тоже маленькое, мятое, мягкое, и на этом бесформенно мягком лице торчит твердый нос, на красном кончике которого временами повисает дождевая капля.

Первое время, глядя на Огаркова, Роднев удивлялся, как этот вялый, явно ограниченный человек стал председателем колхоза. И только пробыв несколько дней подряд вместе с ним, Роднев понял: в этом-то и «удобство» Касьяна Огаркова. Он, боже упаси, не возразит, не заспорит. «Действуй как хочешь, дорогой товарищ, вам сверху виднее, мы люди маленькие», — выражено в его почтительном молчании. Для таких, как Лещева, Огарков очень удобный председатель.

Осенняя непогода заставила райком принимать срочные меры. И решено было: «Командировать завотделом Роднева в колхоз «Дружные всходы» на ликвидацию прорыва в уборке».

Восемьдесят гектаров сгнивающего на корню хлеба; председатель, не умеющий пошевелить без приказа и пальцем; слабая — всего три коммуниста — парторганизация. Что делать?.. Выявлять, отбирать, воспитывать людей некогда, здесь прорыв, надо действовать немедля! И вот Родневу, презрительно относившемуся к таким «толкачам», как Лещева, пришлось самому действовать по-лещевски. Другого выхода не было. Касьяна Огаркова он отослал в дальнюю бригаду с самым строгим приказом, чтобы ни одна пара рабочих рук не оставалась без дела; всех работников конторы, начиная с уборщицы и кончая бухгалтером, вывел на поля с косами; всех коней распределил по жаткам, хотел заставить работать жатки при кострах ночью, но полегший хлеб трудно было убирать и днем — мокрая солома забивала ножи. Однако удалось наладить дело так, что уставшие в жатках кони сразу же заменялись свежими. И все же уборка шла медленно, очень медленно.

Унылые поля, мокнущие под дождем, унылая фигура Касьяна Огаркова, унылые лица колхозников, мелочные, часто бесполезные заботы по хозяйству — от всего этого Роднев за три дня устал так, как, может быть, не уставал никогда в жизни.

На третьи сутки позвонили из МТС и сообщили, что в колхоз идут на помощь еще два трактора с комбайном. Эти тракторы привела Мария. Колхоз имени Чапаева, где работала ее бригада, до дождей убрал все с полей и в основном уже обмолотился.

Мария появилась, как всегда румяная, веселая. Касьян Огарков, встретивший ее вместе с Родневым, удивленно прогудел:

— Это почему из «Чапаева» к нам? В прошлый год из «Парижской Коммуны» приезжали, а чапаевцы колхозу «Степана Разина» помогали.

Мария насмешливо покосилась.

— Э-э, разинцы в этом году без нас обошлись. — Она повернулась к Родневу. — Только овес до дождя убрать не успели, и то немного. Теперь все. Молотят. Я перед отъездом Груздева встретила, он вам привет передать велел.

— Спасибо… Трудно здесь мне одному было.

Она пристально и серьезно посмотрела на него, сказала негромко:

— Да… Похудел, иль, может, потому, что небритый.

Василий вспомнил — за последнее время в хлопотах он не то что забывал, а просто не имел никакого желания следить за собой. «Черт знает что, — подумал он, — небрит… Поживу еще здесь и вовсе на этого Касьяна Филатовича смахивать стану».

А Касьян Филатович, нависнув у него над плечом, старался выразить на своем лице сочувствие: да, мол, точно, тяжело приходится в нашем колхозе.

Поздно вечером, осмотрев вместе с Марией поля, Роднев провожал ее до квартиры. Обо всем переговорили — о полегшей ржи, о неубранном льне, о некрытых токах — и по деревне шли молча. А дождь моросил, он был настолько мелкий, что, казалось, летел не с неба, а просто воздух сам по себе насыщен сыростью.

Дошли до дому, где ночевали трактористы.

— До свиданья, Василий Матвеевич.

— До свиданья, Мария.

Но Мария стояла, задерживая в теплой ладони его руку.

— Странный ты человек. Ведь не только о льне и о потерях говорить умеешь, а молчишь со мной почему-то. — Она, вздохнув, опустила руку, повернулась и, бросив с насмешкой: — Спокойно ночевать, Василий Матвеевич, — поднялась на крыльцо.

Разбухшая от сырости дверь с тупым стуком захлопнулась. А Василий, постояв, осторожно двинулся по грязной дороге.

На следующий день Роднева вызвали в Кузовки. В райкоме, видимо, сочли, что он теперь нужнее в другом месте.

Отрывать от работы лошадей Василий не хотел. Пришлось ему семнадцать километров месить грязь. Шел скучными, голыми лесами, мимо раскисших полей, мимо притихнувших деревенек, где каждая изба, как наседка, стояла, нахохлившись под дождем.

«У меня — планы большие. Ради них согласился оставить работу зоотехника, перешел в райком. Но чтоб эти планы провести в жизнь, надо сначала в корне изменить всю работу. Легко сказать — изменить! Чтоб менять, ломать, делать какие-то перевороты, нужно вести людей за собой. А то самого остригут под гребенку уполномоченного, и будешь ты носиться из колхоза в колхоз, покрикивать на председателей и во всем походить на Лещеву».