Среди одичавших коней

Бойко видел перед собой скошенный, большой, круглый, налитый кровью глаз и покрытую пеной морду с оскаленными зубами. Этот большой, умный, пылающий гневом глаз был страшен! Конь хрипел и, опершись на больную ногу, пытался правою проникнуть в пещеру как можно дальше и ударить человека. Но Бойко, бледный и задыхающийся, стоял в трех шагах от входа. Конь бил копытом каменистую почву, выбивая искры, и злобно взвизгивал. Бойко никогда не слыхал такого странного лошадиного визга. За рыжим жеребцом, в нетерпеливом ожидании, толпились другие кони. И Бойко чувствовал всем своим существом, что их наполняет звериная злоба. Да, это уже не были привычные домашние животные! Это были дикие звери, враждебные человеку. Они как будто мстили ему за тысячелетия рабства, за безропотный труд, молчаливые страдания и незаслуженные обиды, Почувствовав себя в безопасности и несколько успокоившись, Бойко опустился на землю. Сквозь расщелину входа он видел лошадиные ноги, бившие каменистую почву. Удары ног становились все реже. По-видимому, и кони поняли, что враг недоступен. Рыжий жеребец вынул голову, повернулся задом, лягнул несколько раз и отошел. Однако табун не уходил.

«Долго ли они будут меня держать в осаде» – думал Бойко. Его мучили голод и жажда. Бойко осмотрел пещеру. У костра, на уступе скалы, он нашел пару сухарей. В котелке осталось несколько капель «чая». На этот раз он показался Бойко отвратительным, но выбора не было. Бойко позавтракал и, утомленный, уснул.

И опять – полубред – полусон. Ему снились боевые товарищи, походная жизнь, с ее неожиданностями, тягостью неудач и радостью побед.

– Получен приказ готовиться к наступлению, – говорит Качурин. – Надо прикончить это осиное гнездо в Крыму. – И Бойко чувствует, как в его груди поднимается знакомая волна радости от этого бодрого слова наступление!…

Когда он проснулся, был уже вечер.

Сон взволновал Бойко. В самом деле, может быть, там, на севере, готовится наступление, а он сидит тут, как пещерный житель, – и ведет нелепую войну с лошадьми. И он решил покинуть пещеру, как только кони снимут осаду, и пробираться на север.

Бойко выглянул из пещеры, в надежде, что табун ушел. Но враги по прежнему находились вблизи. Надо было принимать какие-то меры.

«И куда это запропастился Петр? У него хоть винтовка была, – думал Бойко. – Чем бы отогнать коней?» Ему пришла мысль: зажечь костер и бросать в лошадей горящими сучьями. Он нашел спички, но хвороста не было.

Бойко решил сжечь кровать. Он разложил костер и начал бомбардировать коней горящими сучьями. Это помогло. Кони сердито храпели и отходили все дальше. Путь был очищен…

Подождав немного, Бойко уже хотел покинуть пещеру, как вдруг услыхал шум над головой. Откуда-то сверху скатился человек с ружьем. Это был Петр.

– Вот это вы хорошо придумали, – сказал он. – Проклятые животные! Они совершенно одичали…

Достав из сумки сухари, Петр начал грызть их крепкими зубами с жадностью здорового, сильно проголодавшегося человека, не переставая в то же время говорить.

– При каждой эвакуации часть лошадей оставалась брошенной на произвол судьбы. Они уходили в леса и здесь быстро дичали.

– Но почему они нападают на людей? – спросил Бойко. – Мне приходилось слышать, что дикие лошади очень боязливы и убегают при виде человека.

Петр, прищурив глаз, с трудом откусил большой кусок сухаря.

– В этом уж сами люди виноваты. Видите ли, какая штука. Татары вначале ловили одичавших лошадей и оставляли у себя. Но и наши и…

Бойко насторожился. Неужели Петр сейчас проговорится, к какой армии он принадлежит? Он сказал «наши и…» Скажет ли он теперь «красные», или «белые»?

Но Петр, очевидно, спохватился. Он начал сильно кашлять, как будто крошка попала ему в горло, и потом сказал.

– Наши и враги, вступая в Крым, само собой разумеется, начинали с реквизиции военных лошадей, захваченных населением. Тогда татары – да и русские тоже – начали попросту убивать лошадей в лесу. Шкуру продавали, а мясо ели.

«Очевидно, Петр немало прожил в лесу» – подумал Бойко, – «Что же удерживает его здесь?»

– Так создался в Крыму новый промысел, – продолжал Петр, – охота на одичавших лошадей. Да, грешен и я в этом. Днем охотиться на них невозможно. Чуткость этих животных удивительна. Не успеешь подойти с ружьем, – вожак заржет – и табуна как не бывало. Только ветки затрещат в лесу. Поэтому я охотился больше ночью, когда лошади дремлют. И то надо подходить с подветренной стороны и следить, где стоит сторожевой. У него всегда голоса поднята и ушки на макушке.

Покончив с сухарями и отхлебнув из котелка, Петр продолжал, вытирая по привычке нависшие усы:

– Однажды я подстрелил жеребенка. Кобылица, а вслед за нею и весь табун, бросились на меня. Мне пришлось спасаться на дереве. Табун продержал меня в осаде двое суток. И ведь умные животные! Они ходили на водопой по очереди, а меня чуть не уморили голодной смертью. Да и уморили бы, если б на мое счастье случайно не пришли в лес охотники – татары. Испугавшись целого отряда людей, лошади убежали.