Среди падших (Из Киевских трущоб)

— Стой, сынку! Виноват я перед тобой, это верно, но не так уж, чтобы сердце на меня иметь можно было… Горе у меня было. Горя ты этого не ведаешь, ни разу не говорил я о нем, а теперь слушай… Был я молод, здоров, радужные надежды витали в голове моей. Полюбил я девушку красоты необыкновенной — женился на ней. Радость, дыханье, вера — все была она для меня. Прошел год — подарила она мне тебя, ты подрос, а она ушла от меня… характером не сошлись. Остались мы с тобой сиротами. Любил я тебя, но и ее любил… запил! Сперва запил, чтоб горе залить, а там в потребность обратилось. Учить я тебя не мог, средств не было. Чему мог сам вразумить — вразумил. А время шло: ты рос, да хирел, я мучился и за тебя, и за себя, и за… Охватит меня горе, а все же, прежде чем винищем нализаться, домой забегу, накормлю тебя, а потом пить до бесчувствия, до забвенья! Сынку милый, пожалей, не вини меня… За страдания мои пожалей!

Все тело Завейко вздрагивало и он плакал.

Павлюк приподнялся своим исхудалым телом на кровати.

Невыразимой любовью загорелись его глаза.

— Батько, виноват… прости… люблю тебя…

Дыхание у него пресеклось и он без чувств упал на постель…

Послышалась возня за дверью. Это был доктор и Ми-тровна его торопила:

— Ну, ну — не прохлаждайся, господин дохтур, пошевеливайся!

Глава XIII МАТЬ И СЫН

После признание отца, первый раз в жизни в голову Павлюка запала мысль во чтобы то ни стало повидать свою мать. Он чуял, что жить ему осталось немного и хотел увидеть хоть раз, хоть на минуту, родившую его. Он спросил у отца, как имя матери, и, едва только окреп, направился в адресный стол и там добыл адрес. Днем не хотелось ему идти и конфузить своим видом мать, и порешил он отправиться к ней вечером. Чем ближе он подходил к дому, тем необъяснимая робость все более и более охватывала его.

Для возбуждения он купил полубутылку водки. Спирт придал ему смелости и Павлюк решительно направился к заветному дому. Мать его жила в богатом особняке. Павлюк подошел к двери, позвонил и с замиранием сердца ждал момента, когда распахнется она, и он переступит порог, отделяющий его от матери. Прошло с минуту времени, показавшейся ему часом, дверь отпер лакей и спросил, что ему угодно. Павлюк назвал имя и фамилию. Лакей оглядел его и заявил, что теперь не время для приема таких посетителей, как он, а чтобы он пришел утром и по черному ходу. Павлюк настаивал и лакей уже хотел захлопнуть перед носом его половинку двери, как вдруг на Павлюка нашла отчаянная смелость, он рванул ручку, оттолкнул лакея и вбежал в переднюю. Слуга бросился за ним, и там, при помощи другого лакее, его хотели вытолкать вон и отправить в полицию. Павлюк упрямо сопротивлялся. Дверь, ведущая в комнату, растворилась и в переднюю вошла очень красивая, средних лет женщина.

— Что здесь за шум? — спросила она немного дрогнувшим голосом.

Лакеи стали объяснять, но Павлюк перебил и заявил, что ему необходимо видеть Евгению Ивановну Завейко. Услышав свою прежнюю фамилию, дама приказала впустить Павлюка и с любопытством ожидала, что нужно навязчивому посетителю. Она уже много лет жила с человеком и никто не произносил ее прежней фамилии, считая ее женой ее любовника.

— Я желаю видеть Евгению Ивановну Завейко, — повторил Павлюк.

— Это я…

Из груди Павлюка вырвался подавленный стон. Он несколько мгновений, молча, широко раскрытыми глазами смотрел на мать…

— Я Евгения Ивановна Завейко. Что вам угодно?

— Сейчас, сейчас… с мыслями соберусь, — отвечал Павлюк. — Вы Евгения Ивановна Завейко?

— Ну да — я уже сказала вам это. Прошу скорей объяснить цель вашего прихода. Мне надо идти к гостям.

Павлюк схватился за голову и крепко сжал ее, точно боялся, чтобы она не разлетелась на части.

— Я пришел… отыскал… Кровь затосковала… Взглянуть захотелось… Я Павел Завейко…

— Вы — такой?.. вы — мой сын? Не может быть!

Павлюк зарыдал, упал на колени, стал покрывать поцелуями руки матери.

Та стояла, ошеломленная…

— Мама! мама! Много поведал мне родимый, все знаю… всю жизнь твою знаю… А я… Кровь затосковала… Не видал, взглянуть захотелось.

Евгения Ивановна порывисто поцеловала Павлюка в голову и, боязливо оглядываясь, полушепотом сказала:

— Уйдите, уйдите, могут войти, уйдите…

Медленно поднялся Павлюк и с невыразимым страданием и удивлением смотрел на мать.

— Войдет Коля… муж… Увидит. Сегодня и так он не в духе. Уйдите, дайте ваш адрес. Я пришлю денег, я все сделаю. Какой ужасный вид… Пахнет вином…

Павлюк провел рукой по глазам, как бы отгоняя докучливую мысль, и судорожно твердил:

— Что? Денег… Вот оно что… Гонишь, увидит… Срамно сынка-то в таком виде показать, эх, как срамно… Так… так… вот оно что? Чувства-то нету… Кровь не тоскует. Сын пришел взглянуть, руку поцеловать… Гнать… Знаешь ли ты, можешь ли ты представить умом своим, в каких трущобах сыну твоему жить пришлось… Я не знал, что такое — досыта поесть… Я не знал, что такое теплый, сухой угол… Жизнь моя — муки мои! Отдых — могила!