Среди песчаных холмов

– Теперь, – сказала она, вытягиваясь под ним, чтобы ему было удобнее.

– Я постараюсь не причинять тебе боль, – нежно выдохнул он ей на ухо. – Ты не причинишь.

И он не причинил, во всяком случае, не более чем на мгновение. Кратчайшая боль, которая последовала за ощущением открытости. Ощущением наполненности. Ощущением вхождения чужой плоти. А когда эта плоть стала осторожно двигаться внутри нее, она положила руки на широкие плечи Мэтта и спросила себя, ощущает ли в полной мере все так, как надо.

Мэтт проникал в нее глубже и одновременно всматривался в ее лицо.

– Все в порядке?

– Да.

– Хорошо чувствовать тебя внутри. – Она качнула бедрами, чтобы он вошел еще глубже, и Мэтт вздрогнул.

– Не торопись, любимая, – простонал он. – Не так скоро. Я хотел бы, чтобы это длилось дольше.

– Научи меня, – прошептала она, чувствуя, как он проникает все глубже.

Его движения становились сильнее и чаще, и наслаждение наконец полностью вытеснило боль. Она достигла вершины внезапно, это был слабый взрыв внутри тела, вызванный убыстренными толчками Мэтта, его проникновениями в самую глубь. Он продолжал двигаться внутри нее, пока его дыхание не замедлилось, и он перевернулся, увлекая ее на себя. Долго еще он поглаживал ее спину и нежно касался губами виска.

– Мы сошли с ума, – вымолвил он наконец.

– Почему ты так говоришь? – Его прикосновения были мучительно-сладостны, и она закрыла глаза в истоме.

– Мы никак не предохранялись. А я не юноша, чтобы не понимать, какой это риск.

– Я принимаю таблетки, – сказала она, стараясь не обращать внимания на то, как больно ее кольнули слова «я не юноша, чтобы не понимать». – Помнишь, я ведь предполагала выйти замуж? А он не хотел детей. – Она надеялась, что он не спросит, как давно она разорвала помолвку. Мэтт вздохнул и поцеловал ее в плечо.

– Есть иные причины использовать презерватив, Эмма.

– Да, но я ведь девственница… была, а ты сказал, что сохранял воздержание. – Она открыла глаза и посмотрела на него. Он нахмурился. – Ты же не лгал мне, правда?

– Нет, конечно, нет, однако ты не можешь заниматься сексом без презерватива, Эмма. Некоторые мужчины лгут. И будут лгать. С этого дня ты…

– С этого дня? Ты думаешь, я собираюсь заниматься любовью… то есть, прости, ты сказал «заниматься сексом», не так ли?., с кем ни попадя? – Она резко опрокинулась на спину, почувствовав с сожалением, как сразу распалось слияние их тел, и потянулась за одеждой. – Это было что-то особое.

– Да, было, – сказал он хмуро, потом сел и смахнул соломинки со своих волос. – Весьма особое, и прежде всего для того, кто ни разу…

– Я занималась с тобой любовью не из любопытства, не потому, что я не делала этого раньше. – Она нашла тенниску и натянула ее на себя через голову, не потрудившись прежде надеть лифчик.

– Я говорил о себе, – признался он, скользнув в рукава своей рубашки из шотландки. – Я не был с женщиной с тех пор, как умерла Патти. Это все, что я собирался сказать. Это было нечто особое и для меня.

Она не знала, почему на глазах у нее выступили слезы, но она не хотела, чтобы Мэтт увидел, как она плачет. Она не хотела, чтобы он узнал, как много для нее значит то, что случилось. Для него это было облегчение. Для нее это была… любовь.

– Я лучше пойду, – сказала она, схватив джинсы и рывком надевая их.

Мэтт поднял белье Эммы и передал ей. Она не взглянула на него, только запихнула одежду в карман куртки, потом отыскала носки и сапоги и не без труда натянула их на ноги.

– Дождь все еще льет, – сказал он, будто она сама не слышала, как дождь барабанит по крыше.

– Немного воды мне не повредит.

– Будь осторожна, Эмма, – произнес он обеспокоенно. – Гроза разбушевалась. Я лучше провожу тебя до дома.

– Нет, – сказала она, наконец одевшись. – Не стоит. Я прочнее, чем кажусь.

– По крайней мере позволь довести тебя до лестницы. – Он провел ее по пологому спуску в заднем крыле и через весь сарай до самой входной двери, положил ладонь на ее руку и остановился. – Эмма, – сказал он, вынуждая ее посмотреть ему в глаза. – Прости меня.

– Ты тоже.

Она направилась сквозь ливень к дому. Свет, горевший в сарае, освещал большую часть двора, а на оставшуюся падали огни из окон кухни. Слезы, которые она тщетно сдерживала, потекли по щекам, мешаясь со струями сентябрьского дождя. Она влюбилась в него. Она занималась с ним любовью. И тем не менее то дивное и страстное, что случилось, было ошибкой.

Она должна уехать, как только появится возможность.

– Эйки Брейки Харт, – возвестила тетя Рут, кивая на телевизор. – Хотелось бы, чтобы они загадывали головоломки посложнее. Эта была пустяковая, доложу я вам. – Она подняла свое вязание и задвигала крючком взад и вперед. – Называйте «а», дурачье.

Марта села на пол и прислонилась к краю дивана.

– Я думаю, они больше не целуются.

– Кто?

– Папа и Эмма.

– О-о. Что ж, золотце, люди не все свое время тратят на поцелуи, знаешь ли.

Марта обернулась и легла щекой на диванную подушку. Она-то надеялась, что тетя Рут знает, что делать.

– Папа больше не улыбается. А Эмма подолгу смотрит в окно.

– Господи, Марта, неужто ты все вокруг высматриваешь?