- Тихо, - сказала Нина Васильевна, поковырялась в своих тетрадках, что-то поотмечала в классном журнале, и тоном, не допускающим возражений, напряженным голосом, который ясно говорил, что она ждет этих возражений и готова отразить их, произнесла: - Пишем контрольную.
- Вы же не предупреждали, - послышался одинокий неуверенный голос.
- Это кто там бунтует? - вскинулась тут же Нина Васильевна. - Вы не в детском садике, чтобы каждый раз предупреждать. Пишем, и все! Ничего нового для вас тут нет, все это мы проходили. А кто не хочет писать, получай свою двойку - и скатертью дорога!..
Ну, здесь она, конечно, маху дала. Через минуту она поняла это, но было поздно.
Вышел Ариф, который дистрофическим голосом возразил с последней парты, и за ним - один за другим - nqrflHy-лись все девять мальчиков нашего класса. С некоторых пор это у нас практиковалось, а недавно из неравной борьбы с учителями мы вышли победителями; и они, видя свою беспомощность перед новым явлением, перестали выгонять мальчиков с уроков, так как уходили все девять, если выгоняли одного. Нас поначалу запугивали двойками, и бывало так, что, когда мы выходили, всем нам и в самом деле ставили двойки в журнале, однако такой метод вскоре был отвергнут самими придумавшими его: во-первых, он не прошиб наше мальчишеское упрямство, а, даже наоборот, еще больше укрепил его, во-вторых, успеваемость в классе сильно понизилась, вследствие чего директор вызвал к себе нашу классную "даму" и сделал ей втык. Двойки перестали ставить оптом, и мы повеселели - ну в самом деле, кому охота ни за что ни про что отхватить паяльник; я, например, всегда почти знаю урок, так что мне это ни к чему. Одним словом, эта мера пресечения изжила себя, а все другие меры были еще менее чувствительными. Так вот, только встал Ариф, в других словно по команде взыграло чувство солидарности и мальчишеского позерства, и все стали по одному выходить из класса. Признаться, не люблю я такую стадность, такое баранье чувство локтя, но не мог же я оставаться в классе, сами понимаете, когда все выходили... Хотя на этот раз Ариф явно передергивал - она-то не сказала прямо, что выгоняет. Наверно, он совсем уж не готов к контрольной, раз ищет любой повод и хватается за любое ее неосторожное слово. Когда я поднялся, чтобы выйти из-за парты, хотя все это казалось мне смешным позерством и мальчишечьим кривляньем, Наргиз схватила меня за руку.
- Не дури! - сказала она строго, как человек, имеющий власть над другим и уверенный, что ему подчинятся без возражений и даже за счастье почтут. Это тоже было смешно и фальшиво.
- Нам на этой выходить, дамочка, так что извини-подвинься, - сказал я, изобразив придурка не хуже Балбеса Абаса.
-- Придурок, - сказала она, очень даже проницательно разгадав мою сущность на данную минуту.
Мы вышли на улицу и уселись на каменном парапете у дверей школы. На улицу выходил крохотный балкончик как раз над входом в школу, со второго этажа, из директорского кабинета. А на балкон в таких случаях выходил директор, моментально уведомленный учителем об очередном ЧП. Вот и сейчас, не прошло и трех минут, не успели .мы закурить мои "Мальборо", которыми я угощал ребят, директор вышел на балкон и озабоченно глянул вниз, на нас.
- Так я и знал, что он сейчас выскочит, - насмешливо сказал Саша, пряча сигарету в рукав.
- Как картонный паяц, - сказал Ариф.
- Оперативно действует, - сказал Сурик.
- Хорошо, хоть выйти успели, а то скоро, мне кажется, он раньше нас будет выскакивать...
- Как тень отца Гамлета, - сказал я.
- Как кукушка из часов...
- Видно, у него сзади есть механизм такой, - сказал Эльчин.
- Это точно. Как только мы здесь, ему там не сидится.
- Задом чует, - сказал Ариф.
- Ха-ха!..
- Керимов, Асланов, Алиев, Коган, Воронин и прочая, прочая, я жду вас с нетерпением, - возвестил сверху директор.
- Весьма польщены, - тихо, чтобы директор не услышал, ответил Сурик.
И опять каждый что-то сострил, вставая и отряхивая зад. Директор ждал на балконе, пока мы не вошли в школу, как капитан на мостике, который (если только допустимо подобное сравнение) удовлетворенно наблюдает возвращение крыс на свой корабль, что покинули они по ложной тревоге: нет, оказывается, течи и все в полном порядке.
- И пожалуйста, - сказал сверху директор, - не ругайте моих предков. Это не облегчит вашу участь.
- Ишь ты, юморист, - сказал Эльчин.
- В КВН его, в КВН, - подал голос Ариф.
- В "Что, где, когда?", - бросил реплику Сурик.
- Остряк тридцатых годов...
Директора мы совсем не уважали и немного побаивались, потому что знали он способен на любую пакость.
Раз на моих глазах с нашим директором произошел такой случай. В школе устраивали вечер с танцами. Привалила, разумеется, и вся окрестная шпана. Один из них по кличке Боба, что значит - дедушка, малорослый тридцатилетний крепыш, весь в татуировках, накурившийся анаши, вошел в школу, отстранив сторожа, которому строго-настрого было наказано не пропускать никого из посторонних. Сторож растерялся, а директор, сердитый, подойдя к нему, стал выговаривать ему громко: