Среди роз

Тристан не слышал, о чем говорили Гай и Женевьева, но видел, что они стояли рядом. И он знал, чувствовал: Гай что-то замышляет. Но как сделать упреждающий ход, не имея улик против этого человека? Обвинив Гая без доказательств, Тристан наверняка вызовет недовольство короля. Значит, остается набраться терпения и ждать. Пусть Гай ударит первым. Но ожидание казалось Тристану пыткой.

Джон и Томас сопровождали его, их предостережения помогали ему держать себя в руках. Джон не раз говорил, что, возможно, Гай в чем-то виновен, а Женевьева — ни при чем. Иногда такие слова Джона раздражали Тристана. По его мнению, Женевьева что-то скрывала. Он подозревал, что она солгала, защищая Гая. Но зачем? Неужели Гай и вправду был лучшим другом Акселя? Или это очередная ложь? Не исключено. Тристан помнил, как смотрел Гай на Женевьеву в ту роковую ночь, когда он сам впервые оказался в замке Иденби. Уже тогда Тристан ожидал подвоха, настороженный тем, что влюбленный мужчина с такой готовностью предложил свою возлюбленную в дар победителю.

По прибытии в Лондон настроение Тристана ничуть не улучшилось. Едва войдя в королевский дворец, он окунулся в атмосферу заговоров и предательства, царящую здесь долгие годы. Генрих никому не доверял и был готов к любым неожиданностям. Мать Элизабет, вдовая королева и герцогиня Йоркская, давно задумала возвести дочь на престол. Генрих не предпринимал никаких мер, хотя знал, что при дворе она принимает йоркистов, в том числе Фрэнсиса, виконта Лоуэлла, одного из ближайших друзей Ричарда, и Джона де ла Пола, эрла Линкольна, которого Ричард вполне мог объявить наследником после смерти своего младшего сына в 1484 году.

Не последнее место при дворе королевы занимал и другой претендент, Ламберт Симнел, сын оксфордского плотника, которого выдавали за десятилетнего эрла Уорика, сына герцога; с ним соперничал Кларенс, потомок сына Эдуарда III Лайонела.

Генриху было точно известно, что Симнел самозванец, ибо настоящего эрла Уорика держали в Тауэре, под неусыпным надзором. Казалось, волнения в стране никогда не кончатся. Убежденный, что вскоре вспыхнет восстание, Генрих призвал ко двору Тристана. Король понимал: мятежникам понадобится время, чтобы объединить силы и выступить против него. Несколько ирландских лордов уже встретились в пригородах Дублина. Однако король считал, что сумеет предотвратить вторжение и смуту.

Короли-йоркисты на некоторое время предоставили Ирландии независимость, поэтому ирландцы были заинтересованы в их реставрации. Но мятежники еще не обрели могущества, так что у Генриха было время.

Тристану не хотелось отправляться в Ирландию. Он был так мрачен, что однажды вечером Джон посоветовал ему попросить у короля позволения послать в Иденби за Женевьевой.

— К тому времени, как ты вернешься, она уже будет здесь. Вместе с Эдвиной, — добавил он. — Тристан, ведь Гай едет с тобой…

Тристан вскипел.

— Я не желаю видеть ее! — Он вышел и хлопнул дверью, сам удивляясь, что так разгневался. Одиночество и прохладный ветер немного успокоили его. Идя по улице, Тристан размышлял, почему он так зол на Женевьеву и почему так уверен, что она готовит против него заговор.

Не выдержав, он застонал, закрыл ладонями лицо и прислушался к своим ощущениям. Одно дело испытывать желание к этой женщине, думать о ней каждую минуту. Но совсем другое — неукротимая страсть, невыносимая и непонятная. Тристан был готов смириться с тем, что иногда чувствует к ней нежность, радуется, когда она весела. Он с нетерпением ждал рождения ребенка, но не мог забыть о прошлом и бороться с болью. Ему постоянно вспоминалась Лизетта — в тот момент, когда он в последний раз держал ее в объятиях. Когда-то они мечтали и строили планы. Тристан давал ей ласковые прозвища, выбирал имя будущему ребенку… Лизетта обещала подарить ему сына, а он уверял, что будет рад и дочери. Оставаясь наедине, они вели себя как беззаботные дети; их объединяла нежность.

Женевьева ни разу не сказала о том, что хочет малыша. Она считала его исчадием ада, плодом насилия, постоянно пыталась сбежать, была готова на предательство. Тристан пытался трезво обдумать все, что так раздражало и тревожило его. Он был бы не прочь, чтобы Женевьева оказалась рядом, ему недоставало ее пылкости и тепла. И вместе с тем Тристан ненавидел ее всей душой.

Вздохнув, он побрел обратно.

Из зала доносилась музыка. Тристан мог бы пойти послушать ее, потанцевать, повеселиться. Возможно, завтра он покинет дворец, а потом погибнет в войне с ирландцами — еще никто не упрекал этих людей в малодушии! Но вернуться в зал Тристан был не в силах. Наконец он решил лечь спать пораньше: отправиться в путь предстояло ранним утром.