Среди свидетелей прошлого

«Я прочел с прискорбием статью вашу обо мне во втором номере „Современника“. Не потому, чтобы мне прискорбно было то унижение, в которое вы хотели меня поставить в виду всех, но потому, что в ней слышится голос человека, на меня рассердившегося. А мне не хотелось бы рассердить даже и не любившего меня человека, тем более вас, о котором я всегда думал, как о человеке меня любящем. Я вовсе не имел в виду огорчить вас ни в каком месте моей книги. Как это вышло, что на меня рассердились все до единого в России, этого я покуда еще не могу сам понять…»

— Ах, Гоголь не понимает, за что люди на него сердятся? Надо растолковать ему это!

Так воскликнул умирающий Белинский, когда письмо Гоголя, обиженного на Виссариона Григорьевича за рецензию на книгу «Выбранные места из переписки с друзьями» прибыло из Франкфурта через Петербург в Зальцбрунн, где на курорте лечился Белинский.

Несколько дней просидел Виссарион Григорьевич за ответом. Тем самым ответом, который ныне известен всем. Ответом, который Владимир Ильич Ленин назвал «одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати», отразившим «настроение крепостных крестьян против крепостного права».

Письмо Гоголя после смерти Белинского попало к писателю Николаю Филипповичу Павлову, беллетристическими произведениями которого так восхищался Пушкин. Он называл их «первыми замечательными русскими повестями, ради которых можно забыть об обеде и сне». Павлов еще раньше Белинского опубликовал в «Московских ведомостях» «четыре письма к Н. В. Гоголю», резко критикуя Гоголя за его реакционную книгу.

Умер и Гоголь. В России свирепствовала реакция. Павлов ожидал, что его могут арестовать. И он не ошибся, вскоре его действительно арестовали и выслали в Вятку за «найденные вольнодумные бумаги».

Накануне ареста Павлов значительно почистил эти бумаги, кое-что сжег, кое-что порвал. Порвал он на мелкие куски и письмо Гоголя к Белинскому. При этом присутствовал друг Гоголя и Павлова — Степан Петрович Шевырев. Незаметно он подобрал с полу кусочки письма и спрятал. Несколько кусочков он не заметил, и потом Павлов вымел их с обрывками остальных уничтоженных бумаг.

Так и покоится это письмо в Архиве литературы и искусства, склеенное из кусочков, под целлофаном, предохраняющим его от окончательного уничтожения или утери еще нескольких клочков.

НА КНИЖНЫХ РАЗВАЛАХ

У некоторых памятников судьбы и необыкновенные и в то же время прозаические.

Кто из старых жителей Ленинграда не помнит знаменитых петербургских и петроградских книжных развалов! Нет, это не шикарные букинистические магазины Невского, с богатыми витринами, уставленными дорогими альбомами, юбилейными изданиями, легким чтением для девиц Смольного. Это лавочки на Университетской набережной, рогожки на тротуарах Выборгской стороны. В начале 20-х годов нашего века на книжных развалах появилось необычно много всевозможных рукописей. Это и не случайно. В годину революции, когда народные массы вышли на улицы, срывали царские эмблемы и гербы, жгли полицейские околотки и жандармские управления, «досталось» и некоторым архивам, как государственным, так и частным.

К тому же некоторые бывшие чиновники архивов постарались изъять, или попросту украсть, из хранилищ некоторые наиболее ценные документы. Вероятно, вкусы у этих воров были самые различные.

Заслуженный артист РСФСР Виктор Львович Кубацкий, роясь среди различных бумаг, высыпанных прямо на тротуар одной из ленинградских улиц, наткнулся на какие-то ноты. Ноты были написаны от руки, и это насторожило артиста.

Продавец запросил смехотворно малую по тем временам сумму — 5 рублей — стоимость бумажной макулатуры.

Каково же было удивление и радость покупателя, когда он обнаружил, что приобрел рукописи партитур Римского-Корсакова!

Рукописей было две. Одна — обработка для духового оркестра «Марша» Шуберта, другая — «Полонеза» Шопена. Кубацкий навел справки, и оказалось, что эти партитуры никогда не издавались, хотя обе они относятся к 1888 году.

Рукописи партитур по некоторым пометам на них свидетельствуют о том, что, прежде чем очутиться у букиниста, они какое-то время пролежали в Морском архиве. Кто знает, как очутились они на развале?

Теперь они снова в архиве, но уже не в Морском, а в Государственном архиве литературы и искусства в Москве.

ПОСЛЕДНИМ САМОЛЕТОМ

Вы, наверное, помните трагическую повесть жизни «наследника» и даже императора всероссийского Ивана Антоновича. Напомним тем, кто забыл.

Иван VI, или Иоанн Антонович, император всероссийский, как известно, на престоле сидеть не мог, так как был возведен на оный в возрасте двух месяцев, а низложен, когда ему едва исполнилось четыре с половиной. Остальная жизнь этого «императора» протекала в различных темницах и последние годы — в одиночке Шлиссельбургской крепости.