Читаем Среди свидетелей прошлого полностью

Непосредственным толчком к написанию стихотворной генеалогии послужил очередной выпад против Пушкина пасквилянта и тайного наушника Третьего отделения Булгарина.

Булгарин высмеивал Пушкина, говоря, что тот якобы гордится своим аристократическим происхождением, а на самом деле Пушкин — «мещанин во дворянстве». И происхождение его темное, от негра, купленного пьяным матросом за бутылку рома. Стихи Булгарина были напечатаны в «Северной звезде».

Пушкин ответил:

Смеясь жестоко над собратом,Писаки русские толпойМеня зовут аристократом:Смотри, пожалуй, вздор какой! Не офицер я, не асессор,Я по кресту не дворянин,Не академик, не профессор;Я просто русский мещанин. …Не торговал мой дед блинами,Не ваксил царских сапогов,Не пел с придворными дьячками,В князья не прыгал из хохлов. И не был беглым он солдатомАвстрийских пудреных дружин;Так мне ли быть аристократом?Я, слава богу, мещанин. …Мой прадед Рача мышцей браннойСвятому Невскому служил;Его потомство гнев венчанный,Иван IV пощадил. Водились Пушкины с царями;Из них был славен не один,Когда тягался с полякамиНижегородский мещанин…

И хотел напечатать этот ответ в газете Дельвига, но Дельвиг не понял Пушкина, уклонился от печатания, говоря, что это может только навредить поэту.

Между тем «Моя родословная», разошедшаяся в списках, достигла ушей жандармов. И это грозило Пушкину большими неприятностями, так как он задевал в своих стихах и сильных мира сего и даже царей.

Ведь «пел с придворными дьячками» не кто иной, как первый из Разумовских, тайно повенчавшийся с Елизаветой; «князь из хохлов» — канцлер Безбородко; «беглый австрийский солдат» — Клейнмихель, генерал, начальник всевозможных строительных работ; «ваксил царские сапоги» — граф Кутайсов, камердинер Павла I. Им противостоят предки Пушкина — участники Ледового побоища, Нижегородского ополчения против Лжедмитрия II, предки, избравшие на престол Михаила Романова и т. д.

Пушкин отписал шефу жандармов Бенкендорфу:

«Около года тому назад в одной газете напечатана была сатирическая заметка, где говорилось о некотором литераторе, выказавшем претензии на благородное происхождение, в то время, как он был только мещанином во дворянстве. К сему прибавлялось, что мать его была мулатка, а ее отец, несчастный негритенок, был куплен матросом за бутылку рома. Хотя Петр Великий мало похож на пьяного матроса, я был означен достаточно явственно… Я счел должным ответить анонимному сатирику, что и сделал в стихах очень резко… Я отослал мой ответ покойному Дельвигу, прося его напечатать в своей газете. Дельвиг уговорил меня отказаться… Однако распространилось несколько копий моего ответа, на что я нисколько не досадую, так как в нем нет ничего, от чего я отрекаюсь. Признаюсь, что мне дороги так называемые предрассудки, я дорожу тем, что я дворянин не хуже кого бы то ни было, хотя это не дает мне никакой выгоды; наконец я дорожу именем предков, потому что их имя — единственное наследство, мной от них полученное…»

Пушкин хорошо знал своих прародичей. Несколько позже, в 1830 году, в «Родословной Пушкиных и Ганнибалов» он сообщал: «Мы ведем свой род от прусского выходца Радши или Рачи (мужа честна, говорит летописец, т. е. знатного, благородного), выехавшего в Россию во время княжества св. Александра Ярославича Невского…»

Оказывается, Пушкин немного ошибался, говоря о родоначальнике своем Радше. Ошибка эта вполне понятна. Но выяснить ее удалось только с помощью геральдики и архивных документов.

Это сделал крупнейший наш знаток геральдики и генеалогии ныне уже покойный профессор В. К. Лукомский.

Пушкин утверждает, что Радша — «прусский выходец». И это утверждение подкрепляется рядом исторических источников, с которыми Александр Сергеевич был хорошо знаком.

Так, в «Бархатной книге» (названа по переплету), составленной после уничтожения местничества в 1682 году и содержащей роспись родословных русских удельных князей и крупнейших феодальных родов в России, упоминаются и Пушкины.

О родоначальнике их Радше сказано скупо: «…из немец пришел Радша».

Надо сказать, что Радша был родоначальником 30 родов, таких, как Пушкины, Бутурлины, Мусины-Пушкины, Кологривовы, Бобрищевы-Пушкины, Мятлевы и др.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кораблей
100 великих кораблей

«В мире есть три прекрасных зрелища: скачущая лошадь, танцующая женщина и корабль, идущий под всеми парусами», – говорил Оноре де Бальзак. «Судно – единственное человеческое творение, которое удостаивается чести получить при рождении имя собственное. Кому присваивается имя собственное в этом мире? Только тому, кто имеет собственную историю жизни, то есть существу с судьбой, имеющему характер, отличающемуся ото всего другого сущего», – заметил моряк-писатель В.В. Конецкий.Неспроста с древнейших времен и до наших дней с постройкой, наименованием и эксплуатацией кораблей и судов связано много суеверий, религиозных обрядов и традиций. Да и само плавание издавна почиталось как искусство…В очередной книге серии рассказывается о самых прославленных кораблях в истории человечества.

Андрей Николаевич Золотарев , Борис Владимирович Соломонов , Никита Анатольевич Кузнецов

Детективы / Военное дело / Военная история / История / Спецслужбы / Cпецслужбы
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное