Среди тысячи лиц

– О Кэйд, – выдохнула я, когда он опустил меня на пол. – Это великолепно.

Мы вместе осматривали маленький дом, открывали окна, чтобы впустить морской воздух. В уютной гостиной главенствовал камин. Он же согревал и кухню. Я провела рукой по поверхности кухонных столов и едва могла дождаться, когда можно будет зажечь старую медную плиту. Я подумала обо всех тех простых и сытных блюдах, которые готовили тут на протяжении столетий.

В большей из двух спален с легкостью поместились бы несколько кроватей для наших детей и детей наших друзей. Можно было бы поставить и двухъярусные кровати. А пока она будет ждать нашего малыша. У меня внутри все затрепетало, когда я представила, как Кэйд держит на руках нашего ребенка. Я вспомнила Трэйси. На прошлой неделе она сообщила мне две новости: она помолвлена с Трентом и беременна близнецами. Я улыбнулась. Жизнь… Какой радостной и замечательной она может быть.

В другой спальне, очаровательной, но меньшего размера, большие окна смотрели на океан.

– Пусть эта спальня будет нашей, – попросила я Кэйда. Он кивнул и улегся на кровати, чтобы опробовать ее. Я последовала его примеру.

– Неплохо, – оценила я. Разумеется, над домом придется немного поработать. Покрасить заново стены. Купить новую мебель. И занавески, желательно льняные. Но Кэйд был прав, я уже чувствовала себя дома.

Потом мы вышли во двор. Дом стоял так близко к морю, что из-за ветра по краю сада собрались небольшие холмики песка.

– Смотри. – Я указала на терракотовый горшок рядом со столом и стульями из тика. – Маленькое лимонное дерево.

Волны мягко разбивались о берег. Солнце садилось, угасающий свет был теплым, оранжевым. Я смотрела на Кэйда. Он как будто не мог оторвать взгляд от океана. Казалось, волны притягивают его. Я нервно схватила его за руку.

– Ты должен быть осторожен, – предупредила я. – Пусть ты и был чемпионом по плаванию в старших классах, но не забывай, что ты давно не тренировался.

Я понимала, что говорю, как его мать, а не как любимая женщина, но после всего случившегося я не могла не волноваться за него.

Он улыбнулся:

– Детка, есть миллион вещей, которым мне придется учиться заново. Добавлю в этот список плавание.

Я улыбнулась ему в ответ.

– Всему свое время, – добавил Кэйд.

– Согласна, – сказала я. И все же я хотела защитить его от жестокости мира.

– Как ты думаешь, далеко отсюда тот самый пляж?

– Какой пляж? – Я не поняла вопроса.

Кэйд коснулся медальона на золотой цепочке, висевшего у меня на груди.

– Тот самый, где твой дедушка нашел раковину.

Я указала направо:

– Думаю, до него одна-две мили в этом направлении. Но не беспокойся об этом. Мы обязательно найдем его, как только устроимся.

Кэйд кивнул. Мы сидели на скамье с видом на океан. Я положила голову на плечо Кэйда. Не бывает идеальной любви. Я подозревала, что в моей любви к Кэйду всегда будет присутствовать некоторая доля одиночества. Будут сожаления и даже печаль. Боль, которую не унять. В конце концов, мы немало преодолели, чтобы оказаться здесь. Мы добрались до вершины горы вместе.

– Мы сделали это, – сказала я, устраиваясь поудобнее и обнимая любимого.

– Да, – с улыбкой ответил он, не отводя глаз от океана.

Он мой. Я – его. И если вы спросите меня, как долго я буду любить Кэйда, я отвечу: пока звезды светят на небе, пока волны ложатся на песок.

Toujours. Вечно.

От автора

Дорогой читатель!

В 1994 году я была шестнадцатилетней девушкой с короткими платиновыми волосами, ключами от «Фольксвагена-жука» (его я купила за девятьсот долларов, которые заработала как приходящая няня) и коробкой кассет. Я жила в сонном, промокшем от дождя пригороде Сиэтла. По выходным вместе с друзьями я переправлялась на пароме в Сиэтл, который посещали такие музыканты, как Курт Кобейн и Эдди Веддер. Мы сидели в кофейнях, зависали в музыкальных магазинах или – если нам позволял домашний комендантский час или после звонка за двадцать пять центов со слезными мольбами родителям – отправлялись на Капитолийский холм, чтобы послушать музыкальные группы. Вдохновленные фильмом «Одиночки»[46], мы носили одежду из магазина секонд-хенд (деньги от продажи которой шли на благотворительность) – фланелевые рубашки, винтажные платья, кардиганы, встречались с музыкантами и пили слишком много латте. Главными для нас были музыка, кофе и свобода. Это была наша нирвана.

Но время шло. Я поступила в колледж и получила степень по журналистике. Я отдала свои ботинки «Док Мартенс», обменяла гитару (я так и не научилась хорошо играть на ней) на ноутбук. Я вышла замуж, родила детей, пережила болезненный развод. Но я всегда оглядывалась на то время. Музыка. Кафе. Дождливые дни, наполненные кофе и плохой поэзией. Увитое плющом кирпичное здание на площади Пионеров, которое я так хорошо помню. Я стала совершеннолетней в 1990-х.