Среди волков

— Я на самом деле не понимаю, почему ты здесь, — сказала ему я, аккуратно выбирая слова. Обры[2] в большинстве своем могли чуять ложь, а Каллум, альфа из альф в нашем закутке вселенной, немедленно понял бы, предложи я ему какое-нибудь оправдание, которое, хотя бы формально, не являлось правдой. К счастью для меня, я на самом деле не знала в точности, чего такого я натворила, чтобы заслужить визит вожака нашей стаи. Возможностей было бессчетное множество, только я — на всякий случай — не хотела бы в них признаваться открыто, чтобы не проговориться о том, чего Каллум еще не знал.

— У тебя на самом деле нет никакой мысли о том, почему мне могло бы захотеться поговорить с тобой? — Голос Каллума был спокойным и холодным.

Нельзя было придумать более коварного вопроса, чтобы, отвечая на него, не пересечь границу между полуправдой и ложью, но у меня за плечами были годы практики. С этим я могла справиться.

— У меня, правда, нет никакой мысли о том, почему тебе захотелось поговорить со мной.

Строго говоря, мысли у меня действительно не было. У меня их было несколько.

Каллум взвесил мой ответ. Я была не совсем тупая, чтобы поверить, что он примет за чистую монету то, что услышал (или почуял), но все-таки, зная его достаточно хорошо, я могла надеяться на то, что он не захочет играть в эту игру весь остаток дня. Вообще-то Каллум сам научил меня играть в нее, но в настоящий момент он, кажется, был не в настроении до потери сознания практиковаться в упражнениях на тему «выживание в стае».

С печальным вздохом Каллум отказался от попыток принудить меня заговорить и вместо этого перечислил мне по пунктам все мои правонарушения. Мотоцикл. Алгебра. Комендантский час.[3] Каллум никогда не использовал четыре слова там, где хватало одного, если конечно же он не называл меня моим полным именем. Этой штуке он научился, смотря телевизор, поскольку родился он в те времена и в том месте, где употребление среднего имени не было процедурой обязательной. Потом и вся остальная стая стала повторять это за ним. И только я одна осталась со средним именем, да не с одним, а с двумя…

— Брин.

— Хорошо, — сказала я, доблестно борясь со своей задумчивостью, которая обладала отвратительной способностью появляться в самое неподходящее время. — Я позволила парню из города подвезти меня на мотоцикле, мой учитель по алгебре — слабоумный садист, и я плохая, очень плохая девочка, которая не соблюдает комендантский час. Сейчас я могу идти?

На какую-то долю секунды мне показалось, что я перегнула палку Представила себе, как волчьи инстинкты Каллума берут верх над человеческими, превращая его в нечто страшное и примитивное. Пока он окончательно не переключился, он будет оставаться в своем человеческом обличье — но я-то лучше всех остальных знала, что гладкая кожа, рыжеватые волосы и слегка изогнутые губы не значат ничего. Волки в овечьих шкурах ничего общего не имеют с оборотнями, рядящимися под человека; образопереключатели опасны, когда зверь свободен внутри, но сдержан снаружи. Когда они волки — они охотники. Но в человеческом образе они могут быть смертельно опасны.

Выходи, выходи давай, ну, где же ты спряталась, малышка? Зачем прятаться от Большого Злого Волка? Все равно рано или поздно я найду тебя…

Почуяв это, я сжалась от мелькнувшей во мне вспышки страха. Я очень хорошо была знакома с опасностями, связанными с прогулками по тропе воспоминаний. Также из многих и многих лет практики я знала, что Каллум никогда не терял контроля над собой; его волк никогда бы не причинил вреда человеку. В любом обличье Каллум умер бы, но не сделал мне больно. А он просто выслушал мою дерзость и ответил на нее так, как отвечал всегда — сделал страшные глаза и стал похож на человека, который очень сильно старается не расхохотаться во все горло.

Слегка сконфузившись — оттого, что разозлилась из-за неуместного беспокойства (не из-за страха), — я приняла молчаливое дисциплинарное взыскание Каллума и больше не огрызалась.

— Мотоцикл. — Каллум произнес это слово скорее как утверждение, а не вопрос, но я почувствовала, что вынуждена ответить.

С Каллумом так всегда — как только ты прекратил давать отпор, как только ты подчинился, ты с удивлением обнаруживаешь, что действуешь в полном согласии с его волей. И точно так же он влияет на других людей, не важно, знают ли они, кто он такой, или нет. Отметина на моем теле, связывающие нас узы — принуждение есть принуждение, тут уж ничего не поделаешь, — только я с ним не боролась.