Срединное море. История Средиземноморья

Война Юстиниана с готами возвестила начало «темных веков». Подчиненные ему местные правители — им он дал титулы экзархов — изо всех сил пытались возродить былое процветание, однако мало в этом преуспели. Италия была разорена; на севере Милан, а на юге Рим лежали в руинах. А нынче, по прошествии всего нескольких лет после ухода готов, на сцене объявилась новая орда германцев: лангобарды, перешедшие через Альпы в 568 г., стали безостановочно распространяться по Северной Италии и обширной равнине, до сих пор носящей их имя, и наконец утвердили свою столицу в Павии. В течение пяти лет они захватили Милан, Верону и Флоренцию; византийское владычество над Северной Италией, за которое Юстиниан, Велисарий и Нарсес заплатили столь высокую цену, окончилось так же быстро, как и началось. В конец концов продвижение лангобардов остановилось на линии от Рима до границы Равеннского экзархата, однако возникло два выступа, где были основаны могущественные южные графства — Сполето и Беневенто. Отсюда лангобарды могли продолжать завоевание оставшихся южных областей, однако для этого им не удалось создать достаточно прочных объединений. Апулия, Калабрия и Сицилия остались под контролем Византии — то же, как ни удивительно, относится и к большей части побережья Италии. В отличие от вандалов лангобарды мало интересовались морем; они так никогда и не стали по-настоящему средиземноморским народом.

То, что сам Рим не пал под натиском лангобардов, было чудом, не менее исключительным, нежели то, которое спасло город от Аттилы столетием ранее. И вновь это было делом рук папы — на сей раз одного из наиболее выдающихся государственных деятелей Рима эпохи Средневековья Григория Великого, который взошел на трон Святого Петра в 590 г. и занимал его последующие четырнадцать лет. Узнав, что у Равеннского экзархата недостаточно сил, чтобы обеспечить ему необходимую поддержку, папа сам взял под контроль народное ополчение, починил стены и акведуки и накормил голодающее население, выделив зерно из церковных хранилищ. Откупившись от короля лангобардов Агилуфа, в 598 г. он заключил с ним мир, а затем смог взяться за труд по превращению папства в серьезную политическую и социальную силу. (Между прочим, не кто иной, как папа, отправил Августина, приора Бенедиктинского аббатства, собственноручно основанного им на холме Целии в Риме, обращать в истинную веру язычников-англичан.) Не являясь интеллектуалом — подобно большинству людей церкви, живших в то время, он питал глубокое подозрение к светской учености, — Григорий был человеком властолюбивым и абсолютно бесстрашным, и в эти трудные времена именно ему город был обязан сохранением своего авторитета.

Но даже Григорий признавал господство (пусть временное) императора Константинополя, где он некогда служил в качестве представителя папы, и при его преемниках в VII в. Рим становился все более и более византинизированным. Греческие беженцы с Ближнего Востока и из Африки стекались в Италию, по мере того как сначала персы, а затем арабы захватывали их земли. В 663 г. здесь появился необычный, выдающийся византиец-эмигрант — император Констант II, вынужденный вновь перенести свою столицу на Запад. Рим он счел неподходящим для этого, так же как и Константинополь, но эллинизированная Сицилия больше отвечала его вкусам и в течение пяти лет он правил в Сиракузах, пока однажды недовольный казначей в приступе ностальгии не подстерег его в ванной и не убил, ударив мыльницей.

Царский двор возвратился на Босфор, а Италия вернулась к собственным проблемам. Наиболее серьезной из них оставались лангобарды. Их становилось все больше; они неуклонно усиливались и при этом бросали жадные взгляды на соседние территории. Продвигались они медленно, так как экзархат представлял собой относительно надежный рубеж, однако давление на границы никогда не ослабевало. Шаткое равновесие сохранялось до конца столетия, а в 726 г. разразился кризис, в ходе которого император Лев III[110] приказал уничтожить все иконы и изображения святых в своих владениях в рамках борьбы с идолопоклонством.