Средневековая андалусская проза

Надлежит пасти мне ночью ясноокие стада
Звезд недвижных и подвижных в беспредельной вышине.

Будто эта ночь и звезды — мрак, в котором страсть моя

Все еще меня сжигает в ослепительном огне;

Будто страж я неусыпный в зеленеющем саду,

Где среди травы нарциссы расцветают при луне;

Битлимус бы многомудрый согласился, будь он жив,

Что среди людей не сыщешь звездочетов, равных мне.

Если вспоминают о чем-то, значит, необходимо сравнить состояние влюбленного с явлением природы или же каким-то предметом. Так в стихах, которые начинаются словами: «Будто эта ночь и звезды…», я сравниваю с двумя другими явлениями. Этому удивляются и приходят в восхищение, но у меня есть стихи, где сравнения идут не дважды, а трижды и даже четырежды, и вот отрывок из них:

Он буйствует без конца, бессонницею томим;
Тоскующего в плену вино упреков пьянит.

Чудит он, безумствует, перечит он сам себе;

Кланяется и клянет, ласкается и бранит.

Разлад, разлука, разрыв, печаль для нас, как для звезд, —

Закон, который, в пути разрознив, соединит.

Утолена моя страсть, и я, завистник былой,

Теперь в блаженстве моем среди людей знаменит.

Среди цветов мы в саду, а в небесах облака,

И мы наслаждаемся: Аллах счастливцев хранит.

Отрадный дождь, облака, благоуханный сад

Как слезы под сенью век и как румянец ланит.

Пусть не осудят меня за то, что, говоря о законе звезд, я имел в виду «киран», а люди сведущие в звездах знают: «киран» означает встречу звезд в одном градусе.

У меня есть также нечто более совершенное, чем это, — пять сравнений в одном стихе, — вот оно:

Со мною она в ночи; меня пьянит аромат;
С любимой вместе вино; усладами мрак богат.

И если мне жить нельзя, любимая, без тебя,

В стремленье моем к тебе неужто я виноват?

Как будто я и она, мой кубок, вино и ночь —

Росинка, дождик, жемчуг, и золото, и агат.

Вот нечто, чего нельзя превзойти, и никто не способен на большее, так как размер стиха и построение имен не допускает ничего большего, нежели мною сказанное.

На влюбленного нападает беспокойство из-за двух причин, и одна из них, — когда он надеется на встречу с любимой, но этому что-либо препятствует.

Рассказ

Я хорошо знаю одного из тех, кому любимая обещала свидание, и я видел его, как он расхаживал взад и вперед, не в состоянии обрести покой и устоять на одном месте, и радость делала его из основательного легкомысленный и из степенного торопливым.

Мною сказано об ожидании свидания:

До ночной темноты я в немом ожиданье
Уповал, что ко мне ты придешь на свиданье.

Духом пал я во тьме, хоть не помнил дотоле,

Чтобы сумрак ночной причинял мне страданье.

Но примета одна никогда не обманет,

Даже если порой ненадежно гаданье:

Привечая тебя, задержалось бы солнце,

И остался бы свет ради нас в мирозданье.

А вторая причина, — когда возникает между влюбленными случайное недовольство, сущность которого известна только по описанию других. Тут увеличивается беспокойство любящего, пока не узнает он в точности, — тогда исчезает то, что его тяготило, если он надеется на прощение, или же беспокойство превращается в печаль и грусть, если любящий опасается разрыва. Но случается любящему и унижаться из-за суровости к нему любимой: это встретится и будет разъяснено в своей главе, если захочет Аллах великий.

Одно из явлений любви — сильное огорчение и смущение, прерывающее речь, которое одолевает любящего, когда он видит, что любимая от него отвернулась и его избегает. А проявляется это в стенаниях и бесчисленных вздохах, когда любящий погружен в неподвижность, и об этом я скажу стихотворение, где есть такие строки: