Средневековая андалусская проза

И задумывался он над этим и не мог понять причину этого. Он наблюдал над животными уродливыми и неразвитыми, но и среди них не находил похожих на себя. Всматриваясь в выходные отверстия у разных животных, он видел, что они прикрыты, если то были отверстия для твердых отложений, хвостами, для жидких — шерстью или чем-либо подобным ей. Он видел также, что их половые части более сокрыты, чем у него, и все это огорчало и мучило его.

Все это долгое время заботило его, — и вот, приближаясь уже к семи годам[111] и отчаявшись, что у него заполнится то, отсутствие чего причиняло ему страдание, он взял несколько широких древесных листьев и пристроил часть их сзади, а часть спереди, подвязав вокруг талии к поясу, который он сделал из листьев финиковой пальмы и хальфы. Но недолго держались на нем эти листья, потом они завяли, высохли и упали. Тогда он брал другие и сшивал их друг с другом гирляндами в несколько рядов; иногда они держались более продолжительное время, но все-таки недолго. Из ветвей деревьев он набрал себе палок с гладкими концами и ровной серединой и бил ими зверей, враждовавших с ним, нападая на слабых и сопротивляясь сильным. Благодаря этому он поднялся несколько в своих глазах и увидел, что руки его намного превосходят их лапы, так как он мог прикрывать ими свои срамные части и держать палки для самозащиты, не нуждаясь ни в хвосте, ни в природном вооружении.

Между тем мальчик рос, ему перевалило за семь лет, и он все должен был заботиться, возобновляя листья, которыми прикрывался. И вот завладела тогда его душой мысль воспользоваться хвостом какого-нибудь мертвого зверя, приспособив его к себе. Однако он заметил, что живые звери остерегаются и бегут мертвых, почему он и не решался отважиться на это, пока, однако, не натолкнулся на мертвого орла и не придумал, как выйти из положения.

Он воспользовался случаем, не видя зверей, в страхе бегущих от трупа, подошел к нему, оторвал крылья и хвост целиком, как они были, и развернул и расправил перья. Потом он содрал остальную кожу и разделил ее на две части, одну прикрепил на спине, а другую под пупком и ниже; хвост он привязал сзади, а крылья на плечах. Это давало ему покров и теплоту и внушало страх всем зверям, так что они уже больше не вступали с ним в соперничество и борьбу, и не приближался к нему никто, кроме газели, которая вскормила и вспоила его.

Она же не покидала его, и он не разлучался с ней, пока она не состарилась и не ослабела. Он водил ее на обильное пастбище, срывал для нее сладкие плоды и кормил ее. Но она продолжала слабеть и дряхлеть, пока ее не настигла смерть и не прекратились все ее движения и всякая ее деятельность.

Когда мальчик увидел ее в таком состоянии, он сильно затосковал, и душа его чуть не излилась от горя. Он звал ее голосом, на который она привыкла отвечать, и кричал так громко, как только мог, но не увидел у нее никакого движения и никакого изменения. Он осматривал уши ее и глаза, но не замечал в них никакого явного изъяна. Он пересмотрел все ее члены, но не нашел в них никакого недостатка. Мальчик все хотел напасть на место, в котором был изъян, и удалить его, чтобы она вернулась в прежнее состояние, но это ему не удавалось и он был бессилен что-либо сделать.

Поводом же, натолкнувшим его на эту мысль, было прежнее наблюдение над самим собой. Именно, он замечал, что когда зажмуривает глаза или закрывает их чем-нибудь, то не видит ничего, пока не исчезнет эта преграда. Точно так же он замечал, что когда вводит пальцы в уши и зажимает их, то не слышит ничего, пока не удалится препятствие. Далее, когда он зажимает нос рукой, то не обоняет никаких запахов, пока не откроет его. Поэтому он убедился, что у всех его познавательных и деятельных способностей существуют препятствия, мешающие проявлению их, и когда эти препятствия бывают удалены, возобновляется деятельность.

И вот, осмотрев все наружные ее члены и не заметив в них явного изъяна, но видя вместе с тем, что неподвижность касалась не только одного какого-нибудь органа, а распространялась на все ее тело, он пришел к мысли, что изъян, поразивший газель, может быть только в скрытом от глаз органе, который находится внутри тела, хотя и необходим для деятельности каждого из этих наружных членов. Когда изъян поразил ее, то разрушение распространилось по всему ее телу и бездеятельность охватила ее всю. Он был твердо убежден, что если найдет этот орган и удалит из него поразивший его изъян, то он придет в порядок и польза от этого разольется по всему телу, и жизнедеятельность вернется в прежнее состояние.

Уже раньше он видел на трупах диких и других зверей, что все члены их представляют сплошную массу и что полыми являются только череп, грудь и живот. В душу его запало, что пораженный орган может находиться только в одном из этих трех мест. Далее, им овладело твердое убеждение, что он должен быть в том из этих трех мест, которое занимает центральное положение, так как был уверен, что все органы нуждаются в нем, откуда следует, что он помещается в центре.