Средневековье. Большая книга истории, искусства, литературы

Здесь встает вопрос: почему один из молодых людей является любимцем Восточной церкви, а другой — Западной? Георгий — любимец Восточной церкви. Его очень любят грузины и армяне. Что касается русских, то он просто изображен на гербе. А где можно увидеть Себастьяна в православии? Нигде. И в иконостасе его нет. Георгий, правда, в западной культуре встречается тоже: его любят ирландцы. Почему он попадает в ирландскую мифологию? Он змееборец, а ирландская любимая тема — это борьба с драконами. Драконы живут в Ирландии, и туда едет рыцарь, чтобы стать героем. Лучше, если драконы будут многоголовые. Поэтому змееборство Георгия сращивается с романтикой готического фольклора. И вот дальше начинается самое главное. Почему все-таки Себастьян не признается православием? Его история такова: его поставили перед фалангами. Он командовал шестью полками, а потом его поставили перед его же офицерами, и каждый пустил в него по стреле. Почему бы не принять его? Нет, не нужен. Потому что у Георгия есть посмертная чудотворная жизнь: он, воскреснув, свершает некие высокие подвиги освобождения людей. Он появляется то там, то тут. Помните, как он от дракона освободил город? У него есть имя: Змееборец и Освободитель. У него есть посмертный высокий ранг подвига. А у Себастьяна ничего этого нет. Что же с ним произошло? В него стреляли, стреляли, да не достреляли. Один из его полковых товарищей утащил Себастьяна в катакомбы, а там были те, кто мог врачевать. И он выжил, и стал епископом. У него было свое послушание. Он был великим христианским деятелем. Но нам в православии такие истории не нужны, они не популярны. Понимаете, какая тонкость? Нет подвига! Нет подвига очищенного, а есть епископ.

И такая расширенность рамок католической идеи очень большая: право на изображение имеет все. У колодца встретился кто-то с кем-то — и это становится хорошим сюжетом. А разве для России может быть сюжетом парень, встречающийся у колодца с девицей? Для иконостаса не годится библейский сюжет, где цветет куст, в колодце вода, а рядом — любовь. Художественное мышление выстроено на конфликтной драматургии, оно конфликтно-драматургическое. У западной культуры есть характерная особенность — она имеет во всем театр. Главное искусство на Западе — театральный мир, искусство театра — театра во всем.

Что такое искусство как театр? И как не театр, а что-то другое? Это удивительно интересно, когда в основе лежит драматургическое сознание. Тогда поцелуй Иуды и Тайная вечеря должны существовать. В драматургии обязательно наличие зла, тьмы, другого полюса. Западная культура обязательно имеет в качестве одного из героев тень. Поэтому у них такое количество рассказов про тень и очень четкое понятие зла.

Сами судьбы церквей совершенно противоположны. Хотя Западная церковь и складывается как церковь с папой во главе, но она многоукладная, многоордерная. В ней огромное количество орденов: францисканцы, бенедиктинцы, доминиканцы, иллюминаты, рыцари-храмовники, иоанниты… И это только при первом приближении. И на все есть разрешение папы. Имеется огромное количество монашеских орденов, у каждого ордена есть свой устав. Есть единая церковь под шапкой-тиарой, но эта церковь имеет многогранность уклада.

Православная церковь укладности не имеет. В православии есть черная церковь, то есть монашеский постриг, и светская священническая церковь. Другими словами, есть церковь и монастырь, только эти две категории. Культура, таким образом, с самого начала съезжается на своих ногах и разъезжается далеко друг от друга и совсем не имеет между собой никакого соединения. Попытки найти политический консенсус всегда очень плачевно заканчивались.

Латинская церковь имеет два направления, два рукава: один непосредственно латинско-итальянский, а второй западноевропейский. Или, если сказать совсем упрощенно, она имеет рукав итальянский и рукав французский. И то и другое — церковь католическая, но они очень разные и ведут себя по-разному. У них совершенно разные художественные традиции. Италия не имеет тех форм, которые есть в западноевропейской идее. И те места, куда пришли католические монахи (то есть Латинская Америка), преобразованы не на итальянский манер. Латинская Америка — католическая на французско-испанский манер.

Итальянская церковь по существу представляет собой сарай. Это называется базилика. Отдельно к базилике приставлены кампанилы и отдельно выстроены крещальни — баптистерии. Но базилика нужна итальянцам для того, чтобы покрасить стены. Для них главное — чтобы была стенка, где они могут писать свои картины. За этим мы и ездим в Италию — смотреть итальянские фрески. Пытаться поделить все это на романское искусство и на готику было бы категорически неправильно. Готика не сменила здесь романский стиль. Романский стиль как был, так и остался: не исчез, не выродился. Романское искусство — это искусство стены, это искусство крепости, которая состоит из стен, и церкви, состоящей из стен. На всю Италию есть один не романский собор в Милане, и тот ложный: это ложная готика.