Средневековые города Бельгии

По прибытии своем в Антверпен он должен был испытать сильнейшее разочарование. Ни один из князей, за помощь которых он заплатил так дорого, не был еще готов. Герцог Брабантский, которого смерть Вильгельма Генегау (7 июня 1337 г.) сделала самым влиятельным из союзников, проявлял странную медлительность, а остальные — сообразовывали свое поведение с его позицией[982]. Вместо того чтобы тратить время на переговоры с ними, король решил добыть себе юридический титул, который позволил бы ему заставить их выступить. За год до этого он вступил в союз с императором Людовиком Баварским, через посредство их общего тестя — графа Генегау и, хотя он знал, что Людовик, находясь в крайне затруднительном положении, не мог ему оказать никакой реальной помощи, но он надеялся получить от него полномочия, которые усилили бы его авторитет в Нидерландах. Ведь герцог Брабантский утверждал, что он выступит против Франции лишь по приказу своего сюзерена[983]. Эдуард мог вскоре убедиться в неискренности этих заявлений. Титул наместника Империи, торжественно данный ему Людовиком Баварским в Кобленце 5 октября, нисколько не улучшил его положения. Герцог нашел новые предлоги, чтобы не выполнять своих обязательств. Лишь протомившись в Антверпене целый год, Эдуард смог наконец убедить его принять участие в походе, который, будучи затеян в слишком позднее время года, плохо снаряженный и вяло руководимый, ограничился лишь безуспешным рейдом на французскую границу (октябрь 1339 г.)[984].

II

Арест английских купцов во Фландрии по приказу Людовика Неверского в 1336 г. неминуемо повлек за собой репрессии со стороны Англии. Эдуард ответил на это запрещением вывоза шерсти и ввоза иностранных сукон в свое королевство. Этим он одновременно лишил фландрскую промышленность сырья и закрыл для нее один из ее главных рынков. Эти мероприятия были тем более искусны, что, поразив Фландрию в самое чувствительное для нее место, они в то же время оказались выгодными для Англии. Действительно, Эдуард с самого начала своего царствования стремился создать в своем государстве, суконную промышленность. Путем значительных привилегий Ьн уже привлек в Англию известное число ремесленников из Нидерландов[985], и запрещение вывоза шерсти способствовало оживлению в Великобритании промышленной деятельности, которой суждено было через полвека составить грозную конкуренцию для Фландрии. Англия, перерабатывавшая сама хотя бы часть производимой ею шерсти, не испытывала уже, как в предыдущем веке, такую нужду в сбыте ее своей соседке, и поэтому разрыв торговых сношений был для нее значительно менее чувствителен, чем для последней. Впрочем Эдуард сохранил в силе запрещение лишь по отношению к Фландрии. Он позволил брабантцам приобретать сырье в своем королевстве и обязался даже устроить в Антверпене складочное место для шерсти, тогда как до того главным рынком ее был Брюгге. Зато он старался добиться настоящей блокады по отношению к фландрцам, пытался удалить из Звина немецких купцов[986] и просил короля Кастильского тоже прекратить всякие сношения с графством[987].

Заминка в промышленности и запустение портов вскоре превратились для Фландрии в страшное бедствие. Для этой страны больших городов и крупной промышленности, которая, как писал некогда Гюи де Дампьер Филиппу Красивому, не могла существовать своими собственными ресурсами и жила за счет иностранцев, безработица была гибелью. Первыми жертвами ее оказались рабочие суконной промышленности, не имевшие иных источников существования, кроме своей ежедневной заработной платы. Едва только их станки перестали работать, как они, подобно теперешним углекопам в моменты крупных стачек, рассыпались группами по деревням, стараясь чем-нибудь заполнить свое безделье и выпрашивая хлеб у крестьян. Голодные толпы рабочих добирались до области Турнэ и проникали даже довольно глубоко во Францию, свидетельствуя таким образом далеко на чужбине о жестокости кризиса, переживаемого графством[988].

«Три города» стали тотчас же искать средств для борьбы со столь внезапной катастрофой. Они отлично знали, что граф, вызвавший ее, в состоянии был положить ей конец. В течение всего 1337 года они непрерывно вели с ним переговоры, «чтобы найти путь к восстановлению промышленности» (omne raede ende wechte vindene over de neringhe)[989].

Но сколько бы ни происходило «совещаний» («parlements»), нельзя было прийти ни к какому соглашению. Хотя сам Людовик Неверский только и мечтал о том, чтобы ликвидировать кризис в стране, однако он упорно отказывался от единственного средства, способного изменить положение, а именно от сближения с Англией. Он не допускал и мысли о переговорах с врагами Филиппа Валуа, и в конфликте между обязанностями по отношению к народу и обязанностями по отношению к сюзерену, он, как верный вассал, прислушивался к голосу последних. Без всяких колебаний он пожертвовал своими подданными ради своего господина и своей гуманностью ради, присяги.