Средневековые легенды и западноевропейские литературы

Но и позже, в пору расцвета жест уже как письменных памятников, изначальный информативный, историографический характер эпоса не утрачивался, не уступал место развлекательным функциям. В одном латинском трактате XIII столетия по поводу певцов-жонглеров говорилось, что они «cantant de gestis ad recreationem et forte ad informationem»[247]. Как видим, информативные задачи здесь особо подчеркнуты, хотя развлекательные и выдвинуты на первое место.

Вполне очевидно, что данные о разных этапах эволюции эпоса различны. Но это не значит, что о первом этапе, этапе устного сложения и бытования, мы не имеем никаких сведений. Они, правда, косвенные. Это, во-первых, сведения, содержащиеся в иных памятниках, относящихся к «героическому веку» (всевозможные памятники латинской словесности), во-вторых, те данные, которые можно извлечь из сопоставления всего круга письменно зафиксированных эпических поэм данного цикла, да и не только его. Судьба легенд о Гильоме Оранжском, постепенно сложившихся в массивный и разветвленный эпический цикл, иллюстрирует это в достаточной мере убедительно и наглядно.

2

Когда северофранцузский трувер из Шампани Бертран де Бар-сюр-Об предложил в первой половине XIII столетия тройственное членение тематики французского героического эпоса, это было принято безоговорочно. Место это из пролога написанной Бертраном поэмы о Жираре Вьеннском часто цитируют; вот оно с некоторыми сокращениями:

N'ot ke. III. gestes en France la garnie:
Dou roi de France est la plus seignorie
Et de richesce et de chevallerie.
Et l'autre après (bien est drois que je die),
Est de Doon à la barbe florie,
Cel de Maiance qui tant ot baronie <…>.
La tierce geste, ke moult fist à proisier,
Fu de Garin de Montglaine le fier.
De son lignaige puis-je bien tesmoignier…[248]

Эта точка зрения стойко держалась. Так, в очень поздней рифмованной версии поэмы «Эрнальт Боландский» (ее рукопись датируется второй половиной XV в.) также говорится о трех «жестах» – «королевской», Доона де Майянс и Гарена де Монглан:

Que trois gestes furent ou royaume puissant:
De l'angle et de Pépin le noble combatant,
De Döon le vassal de Maience tenant,
La tierce de Garin et de son descendant;
Comme ses quatre filz s'alerent gouvernant
Tellement que no loy en est venue avant[249]

.

Казалось бы, Бертран знал, о чем писал. Между тем предложенное трувером выделение трех циклов жест исключительно неверно, на что уже не раз указывалось[250]. Отметим также, что выдвижение в «заглавие» «жесты» имени Гарена де Монглан произвольно и не соответствует его месту в цикле. Центральным персонажем последнего бесспорно является Гильом Оранжский, имевший к тому же реального прототипа – графа Гильома Тулузского (ум. 812), чья историческая роль если и не была особенно значительной, то все-таки оставила некоторый след. Его же эпические предки по прямой линии – отец Эмери Нарбоннский, дед Эрнальт Боландский, братья деда Жирар Вьеннский, Ренье Женнский и Милон Апулийский, прадед Гарен де Монглан, прапрадед Савари Аквитанский – созданы исключительно воображением поэтов и не имеют почти никаких исторических аналогий. К тому же, как будет сказано ниже, поэмы о них возникли позже произведений, непосредственно посвященных Гильому.

Быть может, еще важнее, что «Жеста Гильома», оставаясь достаточно замкнутым, автономным циклом, во-первых, как увидим, выросла из «королевской жесты», во-вторых, в ходе своей эволюции теснейшим образом переплелась с другими циклами. Если Гастон Парис отмечал в свое время, что «эти поэмы представляют собой наиболее полный образец формирования и эволюции… большого эпического цикла»[251], если Жозеф Бедье именно нашему циклу посвятил в 1908 г. первый том своей знаменитой книги[252], видя в цикле несомненные замкнутость, последовательность и единство, то все же нельзя не признать, что, с одной стороны, входящие в цикл поэмы не могут быть выстроены в условный хронологический ряд, и что, с другой стороны, они перекликаются с иными циклами старофранцузского эпоса, какое бы членение его состава ни предлагалось.