Средневековые мастера и гении Возрождения

Историю делает история, а не люди. Людей, которые делают историю, никогда не существовало и не будет существовать. Все те, кого мы называем историческими деятелями, это рекруты. Македонский был рекрутом. Цезарь был рекрутом. Все, что он рекрутировал, приносило успех. Он прекрасно все понимал и был человеком с историческим сознанием. Он знал, зачем он пришел в этот мир и сознавал возложенную на него миссию. Цезарь видел, что Рим не может стать больше, чем республикой, и что республиканская демократическая система и фразеология (то есть республиканские лозунги) не могут удержать все, что завоевано, потому что демократия может существовать только для малых форм. Удержать большие формы она не в состоянии. И он понял, что для объединения всех этих провинций нужна другая форма. Если бы он не знал этого, то не было бы его знаменитого официально опубликованного спора с Катоном. Переводя на наш язык, у Цезаря было сознание рекрута. И мы не виноваты, что у нас очень плохие рекруты, которые не обучены многим вещам. У них нет политического и исторического образования. Они ничего не могут, потому что не рекруты. История делает историю.

Чингисхан был рекрутом, и рекрутами были адамиты. Вообще все адамиты имели очень странные биографии. Можно назвать это словом «мессия». Это даже не историческое сознание. Мы все хотим объяснить, нам обязательно надо все развинтить, как часовой мастер развинчивает часы, а когда решаемся сложить заново, то нам не хватает трех болтов. Часы, возможно, и пойдут, но болтов-то все равно нет. Это надо понимать.

Мы живем не в историческом пространстве. Сейчас нет исторического действия, и рекрутов нет. А что им делать сейчас? Историческое пространство обнулено. Оно свернулось. И получается, что время, окружающее нас, пессимистично, и его следует осмыслить. Видимо, нам предстоит жить вне исторического действия и исторического времени. Мы живем в средневековье, где вокруг идут войны и где мы дробимся на части. Религиозные войны – бессмысленные и беспощадные. Нужен кто-то, кто сможет предложить свой стиль во всем.

Мы уже говорили о посланиях папам и адамитах как отдельно взятой группе людей. Как писали единомышленники Дюрер и Микеланджело Страшный суд? Ведь он написан не так, как в русской церкви на западной стене. Они писали его исторически. Не эсхатологически, а исторически. И они первые указали на галлюцинаторное сознание и лжемудрость, когда она у тебя на голове, а не внутри. Они очень боялись печатного станка, ибо считали, что каждый дурак будет Библию переводить на другой язык. И такое случалось. Возьмем, к примеру, кальвинистов – страшные были люди. Лютер по сравнению с ними был просто ангелом. Реформатор Кальвин из Базеля – это был еще тот тип, который сжигал все, что было ему не по нутру.

У адамитов было великое прозрение по поводу технического прогресса, о котором они говорили. И дело совсем не в изобретении новых форм, а в их направленности на разрушение человека.

Для нашей темы очень важен этот образ, который следует понимать как очень большую метафору. Вспомним этих людей, которые жили на рубеже XV–XVI веков. Мы привыкли называть их гуманистами, но, если присмотреться, то можно увидеть, что они принадлежат к разным идеям, к разному выразительному опыту и культуре. Мы научились отличать итальянских гуманистов от реформаторской культуры, различать важные тенденции, определяющие художника и его деятельность. Когда Микеланджело пишет потолок Сикстинской капеллы, он принадлежит к расцвету итальянских гуманистов, но когда он пишет Страшный суд, он уже другой художник и человек. И мы уже точно знаем, что он находится в глубоком трагизме истории. А ведь это тот же самый Микеланджело.

Питер Брейгель «Мужицкий» – интереснейший немецкий художник, прямой современник Леонардо, Дюрера и Босха, живший одновременно с ними. Он был очень своеобразным явлением в художественном мире, не похожим ни на кого. Один из самых известных героев художественной, мировой истории, очень самобытный мастер. Он любил повторять одни и те же сюжеты не потому, что они интересовали его как вариации на одну и ту же тему, а потому, что они были ему интересны. Например, Вавилонская башня. Она и Вавилонское столпотворение равны Страшному суду.