Средневековые сказки. О любви, злой магии и разбое

– Какой ты дурак! – почти крикнула Марихен. – Дурак, раз не понимаешь, какую невозможную, неприличную честь я тебе оказала! Это невероятно, я и сама никак не могу взять в толк, как же я до этого опустилась, я, графиня крови Мария-Францина Готтен влюбилась в тебя, в тебя, ничтожного карлика, шута, игрушку! – И вдруг замолчала. Потом всхлипнула пуще прежнего и простонав: – Прости меня, Кристианхен, прости безголовую! – порывисто обняла маленькое создание.

– Ну не плач же, солнце мое, единственное мое счастье! Я умру в день твоей свадьбы! – прошептал Енот, гладя девочку по светлым локонам, и по глазастому лицу его побежали ответные слезы.

Такими, дрожащими и всхлипывающими в объятиях друг друга и оставила их Анна, не решившаяся открыться и разбить столь трогательный момент. «Что же я делаю, зачем же позволяю им впадать в эту непотребную глупость?» – смущенно думала она, поспешно ретируясь. «А может, это правда любовь? Мне непонятная, но все-таки любовь?» – ожгла ее эта мысль так, что она даже остановилась. «Боже мой, ну и чушь. Мне видно пора к священнику, исповедаться, раз я допускаю подобное себе в голову!», снова перекрестилась графиня, и пошла дальше. «Ничего, пусть поиграют, им недолго осталось! Слишком далеко они все равно не зайдут, куда им при внешней несостоятельности Енота…» – и еще раз перекрестившись, почти вбежала в дом с криком:

– Луиза, подавай ужин!

«Только бы никто не узнал, и эти проклятые слуги не разболтали. Я лично сниму голову с того, кто первый хоть намекнет об этом за пределами замка! О, Дева Мария, скорее бы уж свадьба!».

И вот, день помолвки настал. Анна не могла спать всю ночь, вскочила едва забрезжил рассвет, и подняв на ноги весь замок, переходила из помещения в помещение, стараясь ничего не упустить, за всем проследить лично. У нее мелькнула было мысль, что надо бы заглянуть к дочери, посидеть, успокоить – девочка наверняка переживает, но мысль как мелькнула, так и утонула в водовороте дел. Шут ни разу не попался ей на глаза, и графиня о нем просто забыла.

Слуги сновали во все стороны, Анна едва успевала следить за ними и направлять в положенном направлении. Особенно трудно было разобраться, кто и в самом деле старается на совесть, а кто, лелея свою лень, бестолково тычется по углам, лишь бы видимость работы создать, пустить пыли в глаза госпоже графине.

Не имея опыта по части устройств событий подобного значения, Анна остро нуждалась в советчике, и потому послала за семейным духовником преподобным Филиппом, надеясь найти в нем если не идейного организатора, то душевного утешителя. А большую и важнейшую часть дел поручила двум управляющим, положившись на их доброе имя (по крайней мере, воровали они не сверх допустимого, а значит, их можно было считать честными людьми). Себе же она оставила мелкие заботы вроде украшения помещений цветами, гирляндами и забавными китайскими фонариками да покрикивала на служанок, чтобы двигались живее.

Когда наконец показался святой отец, Анна просто-таки кинулась ему навстречу и горячо поцеловала его сухую, благородную, старческую руку.

– Ах, отец мой, ну наконец-то! Я так нуждаюсь в Вашей помощи, ведь именно сегодня я лишена душевных сил, а должна крепиться.

– Да, дочь моя! Уже сегодня твое дитя можно будет с полным правом причислить к племени Евы, ведь она будет законной невестой, а значит Отец Небесный получит еще одну честную продолжательницу рода человеческого… Э-э, дитя, что я вижу? – прервал свою тираду любивший пофилософствовать отец Филипп, протягивая руку и привлекая к себе разрыдавшуюся Анну: – Что же будет, когда увидишь ты маленькую Марихен у алтаря, с лицом закрытым фатой, свидетельствующей о ее невинности и совершенной чистоте? – и узкие ладони ласково пробежали по волосам и дрожащей спине бедной женщины. Она пыталась что-то сказать, но слезы душили ее.

– Пойдем-ка лучше в сад, Анхен! – и добрый отец Филипп бережно повел растерявшую величие графиню мимо удивленных слуг. Мудрые и ласковые глаза его о многом говорили в тот момент, они видели сейчас давно прошедшие годы и Анну-невесту, вот также залившуюся слезами во время венчания. Только намокло еще молоденькое нежное личико под густым дымом фаты… как недавно это было, а вот уже несчастная вдова рыдает в день помолвки дочери. И будто вовсе не было этих лет…

Продолжительная беседа со святым отцом имела большой утешительный эффект и Анна-Гертруда, успокоенная и уверенная в себе, вновь вышла к челяди и задвигала ей как пешками на шахматной доске. Где она, бесспорно была гроссмейстером!

* * *