Средневековые цивилизации Запада и Востока

Отчетливее всего идея рабского повиновения находит воплощение в практике прямого насилия со стороны сеньоров. Свободным человеком ощущал себя тот, на кого никто не смел безнаказанно поднять руку. Старинный ход мысли, связывавший свободу и право, делает несвободу синонимом социальной несправедливости. На правовую защиту в королевском или графском суде может рассчитывать только свободный. Наиболее успешные попытки правового определения крестьянской несвободы в Средние века шли в этом направлении. В Каталонии между 1150 и 1202 гг. статус крестьянской несвободы оформился в результате частичного исключения ременсов из сферы действия публичного права через разработку «права дурного обращения» (jus maletractandi) с ними. Реформы судопроизводства, осуществленные в Англии при короле Генрихе II (1154–1189), связав предоставление судебной защиты с обладанием свободой (возможность апеллировать в королевские суды, данная только фригольдерам), узаконили тем самым несвободу английских вилланов. Кризис королевской власти в конце каролингской эпохи отдал крестьян в руки сеньоров, ее новое укрепление ставит точку в вековом процессе генезиса понятия крестьянской несвободы.

Связь несвободного человека со своим сеньором — наследственная, пожизненная, нерасторжимая — настолько прочна, что разорвать ее возможно только путем формальной процедуры освобождения. Как бы то ни было, сеньор властвует над личностью и имуществом серва в узких пределах сеньориальных обычаев. Потому, в частности, юридическая пестрота крестьянской несвободы плохо поддается систематизации. В плане выплаты сеньориальной ренты положение сервов, судя по всему, мало отличалось от положения их вольных соседей. Серваж предстает не столько инструментом непосредственной эксплуатации, сколько формой социального контроля, упрощавшей осуществление сеньориальной власти. Впрочем, считается, что сервы как категория населения, находящегося в наиболее жесткой форме личной зависимости, никогда не составляли большинства сельского населения. В результате масштабных освобождений XIII–XIV вв. во Франции к концу Средневековья серваж охватывал сравнительно немногочисленные и изолированные группы крестьянства. Само значение разделения земледельцев во Франции на сервов и вилланов (не находящихся в личной зависимости) тускнеет по мере того, как на первый план выдвигаются условия земельного держания. В Северной и Средней Италии XIII в. — время эмансипации сервов от наиболее одиозных форм личной зависимости. В Англии, не знавшей юридического освобождения несвободных (здесь их называли вилланами — в отличие от континента) усилиями государственной власти, вилланский статус, отношение к которому ярко продемонстрировало английское восстание 1381 г., постепенно, в том числе и в результате так называемого «спонтанного освобождения» крестьянства, становился менее распространенным. На смену вилланству с XIV в. начинает приходить копигольд (держание по копии договора между крестьянином и лордом), хотя и зависимый от воли господина, но защищенный обычаем манора. Впрочем, и эта форма держания очень долго была отягощена многими пережитками сервильного состояния; к тому же даже в XVII в. в некоторых манорах страны сохранялись так называемые «поздние (последние) вилланы».

Запоздалая деградация крестьянского статуса в регионах к востоку от Эльбы, стартовавшая на рубеже Нового времени и известная нам под именем «крепостничества», развертывалась как самобытный феномен во многом в результате правительственных мероприятий. Крепостничество и средневековый серваж — разные вещи.

Таковой предстает ситуация, отраженная в частных актах и документах практического судопроизводства. Но картина рабства, предлагаемая «идеологами», выглядела иной. Ученые теории рабства так или иначе восходят к Аристотелю, утверждавшему, что «одни люди по природе свободны, другие — рабы, и этим последним быть рабами и полезно, и справедливо». Стоящий вне гражданского общества, по его мнению, в физическом, умственном и нравственном отношении не может быть полноценен, он нуждается в руководстве и развит ровно настолько, чтобы следовать приказам. Другую теорию «рабства от природы» мы встречаем на германском севере Европы: в эддической «Песне о Риге», которая объясняет происхождение общества, Бог, назвавшийся Ригом, последовательно получает гостеприимство в трех домах. В первом после его ухода у хозяйки родится Трэль, т. е. «раб»: «он темен лицом был, кожа в морщинах была на руках, узловаты суставы… толстые пальцы и длинные пятки, был он сутул и лицом безобразен». Заночевав в двух других домах, Риг стал прародителем крестьян и знатных людей. Биологическая интерпретация несвободы не утратила актуальности в христианское Средневековье. Так, в ходе судебного разбирательства в Мантуе около 1200 г. один свидетель в доказательство свободы ответчика ссылается на то, что его отец был замечательно сложен, высок и белотел.