Оба одновременно посмотрели на Любаву. Поерзав на ховлебенке, Любава вдруг улыбнулась. Улыбка у нее была совершенно очаровательная – очень светлая, солнечная. Яван и Хелье улыбнулись одновременно, глядя на нее. Хелье отвел глаза.
В этот момент в саду раздалось энергичное тявканье и в приоткрытую дверь занималовки, ведущую в сад, втиснулась огромная черная собака.
– Ты куда это? – грозно спросил Яван.
Собака тявкнула очень громко и виновато и остановилась в нерешительности. Хелье подумал, что присевшая было на ховлебенк Любава сейчас испугается, но она не испугалась, а посмотрела на собаку с интересом и вдруг протянула к ней руку. Собака приблизилась к Любаве и обнюхала – сначала руку, потом колени.
– Калигула, на место! – сказал Яван.
Собака посмотрела укоризненно на него и заскулила.
– Он хочет, чтобы с ним кто-нибудь поиграл, – сказала Любава.
– Абсолютно бесполезное создание, – сказал Яван, обращаясь к Хелье. – Места занимает много, лает зычно, но трус трусом. Боится всех. На задний двор выходит только потому, что там забор высокий, а то бы боялся прохожих и дома бы сидел.
– Я, пожалуй, пойду с ним поиграю, – сказала Любава, вставая. – Калигула его зовут, да? Пойдем, Калигула.
Калигула завилял хвостом и бросился к двери. Остановился, оглянулся на Любаву и посмотрел заискивающе ей в глаза. Любава улыбнулась и погладила пса.
Задний двор действительно огорожен был высоким забором, обособлен от улицы, самодостаточен. В углу торчал артезианский колодец, оснащенный чудом новгородской техники – лебедкой с ржавым держалом. Главный предмет новгородской нелюбви – проклятые ковши – служили примером для подражания, и среди всех сословий города всегда считалось хорошим тоном иметь или делать что-то «как в Киеве» – а этим летом Новгород захлестнула волна киевской моды, и все состоятельные молодые люди щеголяли в киевских сленгкаппах и при этом подделки легко отличались от аутентичных фасонов людьми знающими. И вот – лебедка над колодцем.
Пес Калигула стал радостно носиться по двору, время от времени подбегая к присевшей на шаткий дворовый скаммель Любаве и обнюхивая ее колени. Из дома доносились голоса – запальчивый тенор Хелье и густой баритон Явана. Мужчины спорили, время от времени повышая голос и пересыпая доводы отвратительными ругательствами. Любава, за последние полгода слышавшая очень много ругательств и уставшая от них, не вслушивалась в смысл перепалки.
– Листья шуршащие! Ты хочешь сказать, что поступил на службу только для того, чтобы разузнать, где лежит эта хорлова карта?! – возмущался Хелье. – Да это не просто, хорла, легкомыслие, ети твои котелушки, это – наглость, граничащая с предательством.
– Не смей, хорла, меня учить! – огрызался Яван. – На себя посмотри, утешитель женщин, хорла! Ети рот с твоими нравоучениями! Добронеге он служил, служитель, хорла!
– Дурак! Я тебя ни о чем не прошу, хорла!
В перепалке сделалась пауза.
– Между прочим, Рагнвальд искал случая помириться с князем, судя по всему, – сообщил Яван.
– Да?…
– Обоз. Лихие люди напали на обоз, везущий десятину из Дроздова Поля. В Новгород. И если тот, кто их разогнал, был не ты … а?
– Не я.
– Значит, Рагнвальд. Нашел случай оказать услугу.
Любава встала, прошлась по двору, подобрала обломок коряги и помахала им в воздухе. Калигула заинтересовался и подскочил к ней. Любава замахнулась и метнула корягу к противоположному забору. Калигула рванулся, стрелой пролетел двор, подобрал палку, принес обратно, и долго не хотел ее отдавать. Мужчины в доме перестали кричать и заговорили тихо. Несколько раз Любава слышала свое имя. Ей стало интересно, и она вернулась в дом. Калигула последовал за ней.
– Он может узнать Любаву, – сказал Яван.
– Я оставлю ее у тебя. Пусть подождет.
– Я не буду здесь ждать, – сказала Любава. – Я пойду с тобой. В крайнем случае можно отрезать косу.
Возникла недоуменная пауза.
– Зачем косу-то отрезать? – спросил Хелье.
– А болярыня-то с характером, – заметил Яван.
Любава вдруг подмигнула ему. Неожиданно Яван, как ранее Хелье, отвел глаза. Хелье скривил губы.
– Ладно, – сказал Яван, поворачиваясь к Хелье. – Что ты рассчитываешь от него узнать?
Помолчав, Хелье спросил на всякий случай, —
– От кого?
– От Гриба.
– Его Гриб зовут?
– Да.
– Вроде подберезовик?
– Нет, это не киевское слово.
– А как в Новгороде грибы называются?
– Паддехаты.
– Вроде датских, на которых жабы сидят, а мухи дохнут?
– Да, но в Новгороде так вообще все грибы называются. Кстати, датский паддехат я недавно здесь видел.
– Странно. Стало быть, Гриб на местном наречии значит?…
– Стервятник.
– Ясно.
Еще помолчав, Хелье сказал, —
– От Гриба узнать я рассчитываю многое.
– Например? Может, я знаю, – объяснил Яван. – Может, тебе вовсе не надо идти к Грибу.
Хелье оглянулся на Любаву.
– Например, кто и в котором часу убил Рагнвальда.
– Ты хочешь сказать, что вовсе не ты его убил?
– С чего это мне?
– Шучу. Рагнвальда по всей вероятности убил Детин.
– Нет, – сказала Любава.