Средневековый детектив

– Да. Ты вхож к князю. Замолви слово. Я могла бы устроить тяжбу вне зависимости от того, что сказано в брачном соглашении. Но мне не нужна вся Ладога. И если мне отдадут никому не нужный Игорев Сторец, я ни на что сверх того претендовать не стану.

Яван, размышляя, прошелся по помещению, остановившись нечаянно возле приоконного скаммеля и машинально взял в руки сверд. Рассеянно держа его в руках, он вернулся к столу и, будто только заметив, что держит в руках оружие, бросил его небрежно на стол.

– А почему ты решила, что я горю нетерпением тебе помочь? – спросил он.

– Потому что знаю тебя, как человека, способного на благородные поступки.

Вот и делай после этого добрые дела, подумал Яван. Освободили мы ее тогда от пиратов … в Константинополе … и стали ей обязаны на всю жизнь! И это не считая нашего с нею договора, о котором она до сих пор ни словом не обмолвилась.

– Просить за тебя я не буду, – сказал он. – В известность князя и Ингегерд поставить могу. Сообщу им о твоих несчастьях. А просить – не буду.

– Почему же?

– Потому что просящих вокруг князей вьется – сотни. А меня ценят за то, что никогда никого не прошу. Не желаю попасть в зависимость.

– Не упрямься, – сказала Эржбета.

Яван покачал головой.

– Послушай, Ликургус, – сказала она. – Тебе ведь это ничего не будет стоить. Никому Игорев Сторец не нужен. Никому. Ты невзначай скажешь, хоть за обедом, хоть на гулянии, свиток небрежно положишь – не угодно ли подписать? И Ингегерд подпишет. Ей не трудно.

– Почему бы тебе самой к ней не обратиться?

– Не хочу быть узнанной.

– Кем? Ингегерд?

– Кем-нибудь из приближенных князя.

Нельзя поддаваться, подумал Яван.

– Как знаешь, – сказал он.

– Хорошо, – сказала Эржбета ледяным тоном. – Сколько ты возьмешь с меня?

– А?

– Сколько я должна тебе дать, жалкий торгаш? Назначай цену. За передачу просьбы и подпись на свитке – пятьдесят гривен? Сто?

Яван чуть не рассмеялся.

– Уймись, Эржбета.

– Двести? Триста?

– Уймись, тебе говорят!

Она подалась вперед. Правая рука потянулась к сапогу. Яван метнулся в сторону, обошел стол боком, и положил руку на рукоять сверда. Улыбнувшись презрительно, Эржбета повела головой, круто повернулась, и быстро вышла. Некоторое время Яван стоял в нерешительности. Что она задумала, думал он. Что ей нужно. Э! Там повар шляется, у выхода. Кухня близко к выходу. Как бы не вышло беды. Именно в этот момент со стороны кухни донесся до него истошный крик повара.

Выхватив сверд, Яван кинулся вслед за Эржбетой. Влетев в кухню, он увидел повара, остервенело обсасывающего порезанный палец. Хлопнула входная дверь. Яван вздохнул, мрачно посмотрел на повара, глядящего на него виноватыми глазами, и вернулся к себе.

В саду чем-то рассерженный залаял Калигула.

Глава двенадцатая. Обморок

Муж ушел по делам. К приходу гостей Певунья приготовилась следующим образом – взяла за ухо служанку, холопку Сушку, туповатую, пухлую, розовощекую девку, повела ее, не слушая возражений, к погребу, открыла дверь, хлопнула хнычущую Сушку по пухлому розовому уху, подумала, хлопнула по затылку, и втолкнула в погреб.

– Сиди тут тихо, понятно? – сказала она строго. – Тихо сиди, сволочь.

– За что-о-о? – хныкала Сушка. – Куда я под тобой провинившаяся? Провинность передо мной какая обозначается?

– Подумай, пока сидишь. Время есть. Может, и вспомнишь чего.

Певунья захлопнула дверь погреба и задвинула засов. Никаких особых провинностей за Сушкой не числилось, хоть Певунья и подозревала, что муж ее, тиун Пакля, хвоеволие с нею себе имеет время от времени. Это не очень хорошо, но все мужья так или иначе ищут себе хвоеволия вне супружеского ложа, и лучше холопка своя, чем чужая какая-нибудь хорла. А что посидит до вечера в погребе – так это ей на пользу. Холопки строгость знать должны.

Вскоре и гости пришли – молочница с прачкой. Вышли женщины в сад и уселись на траву под березой.

– Погадаем, девушки.