Средневековый Восток

Впрочем, иногда нечто подобное действительно проявляло себя — вспомним о сектантских движениях карматов или даосов, создававших свои государства. Но не следует путать видимость с реальностью, выдавать желаемое за действительное. Да, карматы и даосы создавали новые государственные образования, в рамках которых государство принимало религиозно-сектантскую форму и несколько внешне видоизменялось. Но менялась ли при этом его суть? Становилось ли оно более демократичным, не претендующим на абсолютное повиновение подданных и власть над ними, открывающим принципиально новые просторы для эволюции?

Нет и еще раз нет. Все эти государства, да и вообще все теократические структуры (а речь идет в данном случае именно о них), наиболее заметной из которых в позднем Средневековье можно считать тибетское государство далай-ламы, сохранившее свой традиционный облик и после включения его в империю Цин, принципиально отличались от остальных разве что тем, что чиновниками в них были священники, а функции политической администрации выполняла религиозная организация. Во всем же остальном это были не только типичные восточные государства с их претензией на абсолютную власть, но и в некотором смысле государства в квадрате, ибо верхи в рамках этих государств претендовали не только на светскую, но еще и на духовную абсолютную власть над низами. И если роль палки, функции аппарата насилия, выполняло духовное давление, суть не менялась. Общество в рамках такого рода теократического государства могло быть только еще более приниженным, невежественным и отставшим в своем развитии, чем в обычном восточном государстве.

Вернемся к исходному тезису: традиционный восточный социум полностью соответствовал своему государству и, более того, был заинтересован в сохранении этого соответствия, то есть в дальнейшем пребывании под давлением со стороны государства. Любое ослабление давления, связанное с ослаблением государства, вело к критическим явлениям и вызывало нарушения, которые болезненно сказывались на социуме. Неудивительно поэтому, что социум был в не меньшей мере, нежели государство, заинтересован в сохранении устойчивой консервативной стабильности. Но если так, то как обстоит дело с потенциями средневекового восточного социума? Вопрос можно поставить и еще конкретнее: как выглядели и в чем проявлялись эти потенции — если они все же были — на средневековом Востоке, особенно накануне или в условиях уже начавшейся колонизации?

О крестьянстве как важнейшем базовом элементе традиционного восточного общества уже много говорилось. И хотя средневековое крестьянство социально не безлико, а в его среде всегда была пусть небольшая, но влиятельная прослойка людей богатых и связанных с рынком, с частной собственностью, в целом интересы крестьян сводились к сохранению статус-кво, нарушение которого было чревато непредсказуемыми последствиями и в силу этого нежелательно как для всей крестьянской массы, так и для ее верхнего богатого слоя. Поэтому мы вправе говорить, что крестьянство не демонстрировало, да и не имело необходимых потенций для изменения структуры. Да оно и не желало перемен, опасалось их.

Но сводится ли общество и его потенции только к крестьянству? Вполне очевидно, что нет. И это особенно характерно для средневекового восточного общества с его большими городами, развитыми ремеслами и торговлей. Как же обстояло дело с городами и городским населением?

Социально городское население представляло собой весьма пестрое собрание лиц различных занятий и очень разного статуса — от правящих верхов до изгоев. В городах жили чиновники и жрецы, ремесленники и торговцы, военные, множество обслуги, включая рабов, немалое количество учащихся и грамотеев, лица так называемых свободных профессий — гадатели, актеры, врачеватели и т. д., вплоть до нищих и проституток. Чем все они могли быть довольны или недовольны, к чему стремились, какова была их социальная сила?