Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья

Типичную картину рассеяния в зоне контактов со скотоводами степных районов представляет Ташкентский микрооазис, сложившийся на базе разветвленной водной системы среднего течения Чирчика. Его основными действующими оросителями в эту эпоху стали Салар-Джун и частично Бозсу с сетью протоков и каналов, пересекавших водоразделы, так что территория, пронизанная ирригационными артериями, была приспособлена для ведения земледельческого хозяйства. В пределах микрооазиса сосредоточивалось до 20 населенных пунктов, большая часть которых вошли сейчас в границы современного Ташкента. В целом микрооазис демонстрирует типичную структуру эпохи раннего средневековья, где наряду с главным городом существуют подчиненные городские пункты, сельские поселения, за́мки раннефеодальных владетелей и региональный культовый центр.

Городище Мингурюк этого периода соответствует «мадине Чача» арабских источников и главному городу Ши китайских хроник (Буряков, 1975, с. 52). Окружность стены города исчислялась в 10 ли (табл. 37, 8). По карте прошлого столетия, уточненной археологическим обследованием, сохранившаяся площадь городища составляет около 35 га, а его конфигурация позволяет реконструировать подпрямоугольный план, видимо унаследованный от более раннего периода и напоминающий очертания другого крупного городища Чача — Канки, на планировке которого, возможно, сказались античные градостроительные традиции эллинистических цивилизаций Юга (Буряков, 1982, с. 106; Филанович, 1983, с. 78–90).

Город делится на цитадель и Шахристан, причем цитадель занимала 0,5 га, т. е. 1/70 часть площади. Город питался водой из Салара, откуда был проведен специальный канал.

Цитадель вместе с городской стеной, снабженной стрелковым коридором, составляла внушительную систему обороны. Фасад цитадели фланкировали прямоугольные башни оригинальной ступенчатой формы в верхней части. В стене цитадели также проходил внутренний коридор.

Особенность фортификации этого города заключалась в отсутствии бойниц, что заставляет предполагать оборону только с верхнего яруса стены. Внутри цитадели оформился комплекс узких сводчатых помещений. Важным атрибутом городов такого ранга являлся дворец. В условиях раздробленности страны накануне арабского завоевания существование в городах великолепных дворцов правителей раннефеодальных владений подтверждает многочисленность мелких столиц. Раскрытые на Мингурюке остатки здания принадлежали самому крупному дворцовому сооружению региона (табл. 41, 12, 13). В основе его планировки лежит чередование залов и комнат, объединенных широкими коленчатыми коридорами, и функциональная разграниченность помещений. В окончательном варианте своей планировки, в каком он предстал ко времени прихода в Чач арабских завоевателей в первой трети VIII в. н. э., дворец Мингурюка делился на парадную, жилую, культовую и хозяйственно-складскую части. Здание, выстроенное из прямоугольного сырцового кирпича и пахсы, разбитой на блоки, перекрывалось в зависимости от размеров и назначения помещений сводом или плоским потолком, опиравшимися в залах на две или четыре колонны. Глинобитные суфы вдоль стен в залах с выступающей «эстрадой» в центре хозяйственных помещений, невысокие глинобитные «столы» — характерные приемы внутреннего оборудования построек.

Для дворцовых зданий региона обязательно наличие зала для культовых церемоний с алтарным возвышением в форме полуовала в центре и следами сильной прокаленности на нем, что указывает на установку здесь жертвенника или же на длительное горение огня непосредственно на подиуме. На Мингурюке в комплекс святилища входит еще и небольшая комната (табл. 41, 13).

Залы, кулуары, святилище и даже комната для хранения запасов во дворце «мадины Чача» были украшены настенной живописью, почти полностью уничтоженной пожаром, вспыхнувшим при разрушении здания. Куски полихромных штукатурок в завале и небольшой участок нижнего бордюра на стене коридора, изображавшего растительный побег с лентами и рядом перлов, — это все, что осталось от живописи. Черты сходства с согдийским миром в конструкции и декоре дворца могли бы совсем скрыть местную чачскую основу, если бы признаки ее не ощущались в комплексе материальной культуры, прежде всего в находках монет местных правителей и в керамике, где наряду с общесогдийскими типами посуды присутствует набор форм, продолжающих традиции местной каунчинской культуры.